Скандинавский детектив - Дагмар Ланг Страница 25

— В таком случае он знает содержание завещания, — сказал я.

— Конечно, но завещание будет вскрыто только после похорон.

— И он не пожелал вас информировать?

— У него нет на это права. — Веспер Юнсон откусил большущий кусок и с жаром воскликнул: — В самом деле, вкусно! — Доев сардельку, он достал носовой платок и тщательно вытер руки. — Впрочем, он дал мне понять, что никаких сюрпризов в завещании нет.

— Иными словами, сестра и братья унаследуют миллионы.

Комиссар кивнул.

— Единственная неожиданность — Хелен станет состоятельной вдовой. Унаследует после мужа почти четверть миллиона.

Да, это был сюрприз!

— У Гилберта водились деньги?! — не поверил я.

— Невероятно, но факт. Деньги лежат на закрытом счете, и Гилберт мог их получить только после тридцати пяти. До тех пор он распоряжался только процентами. Сам капитал был для него недосягаем, как золото в королевском банке. Кстати, это не золото и не серебро, а ценные бумаги.

— И теперь все они отходят Хелен?

— Совершенно верно.

— Надо же, вспомнил жену в завещании, — удивился я.

Веспер Юнсон фыркнул.

— Вспомнил? Думаете, Гилберт Леслер помнил о ком-то, кроме себя? Он вообще не оставил завещания, так что состояние автоматически отходит Хелен как ближайшей наследнице.

Я задумался.

— Но ведь они уже договорились о разводе. А в таком случае супруги, наверное, утрачивают право наследовать?

Он покачал головой.

— Право наследования действует, пока брак официально не расторгнут, что происходит лишь через год, когда истечет контрольный срок. Юридически брак расторгается только после суда.

Но ведь Хелен собиралась вчера к адвокату именно по этому поводу? Да, теперь я вспомнил. Она даже условилась с адвокатом на определенный час, но не пошла, лежала в постели с мигренью.

— Если бы Хелен вчера побывала у адвоката и подписала бракоразводные документы, она бы потеряла право на наследство?

Веспер Юнсон как-то странно покосился на меня.

— Если бы Хелен вчера подписала бумаги, а Гилберта убили нынче вечером, она, скорее всего, осталась бы без наследства. Поскольку городской суд мог уже сегодня утвердить расторжение брака.

Я размышлял над его словами, но смысл их ускользал. А он спокойно продолжил:

— У Хелен Леслер была убедительная причина убить мужа, вдобавок и алиби у нее нет. Однако насколько я знаю, размер обуви у нее не сорок третий, да и силенок маловато, чтобы таскать взрослого мужика по лестницам.

Я хотел ответить, но тут Класон затормозил у нового здания уголовной полиции на Бергсгатан. В опаловых сумерках светлый бетонный фасад казался до странности белым.

Скоростной лифт доставил нас на третий этаж, комиссар предложил мне посидеть в приемной, а сам исчез в кабинете.

То и дело зевая, я листал вечерние газеты и сквозь желтую полированную дверь слышал, как Веспер Юнсон говорит по телефону. Звонил он в разные места. А у меня глаза словно песком засыпало, все тело ломило, одежда мешала каждому движению. Да, прошли те времена, когда я безнаказанно пренебрегал сном.

В углу стоял стул. Я подтащил его поближе к креслу и водрузил на сиденье тяжелые, как гири, ноги. И в эту самую секунду в приемную вышел Веспер Юнсон.

— Ночевать собираетесь? — неодобрительно поинтересовался он.

— А что, очень удобно.

— Хоть бы газетку подстелили под грязные ботинки.

Я встал и опять зевнул.

— В последние годы слух у Свена Леслера действительно ухудшился, — сообщил комиссар. — Что-то с внутренним ухом, похоже, лечение не помогало. Я говорил с его врачом. Странно, но, по его словам, вчера около пяти Свен Леслер позвонил ему и записался на сегодня. Сказал, что прочел где-то о новом чудодейственном методе гормонотерапии, который восстанавливает слух.

— Вот как, — буркнул я.

Сонливость не проходила, тяжелые веки сами собой опускались.

Привычным жестом Веспер Юнсон расправил усы и холодно посмотрел на меня.

— Кроме того, я позвонил прозектору.

— И что же?

— Как и ожидали. Свен Леслер утонул. Прозектор послал пробы содержимого желудка и жидкости из легких на экспертизу. В желудке найден мединал, в весьма высокой концентрации. Доза, видимо, была большая, но, скорее всего, не смертельная. Так или иначе, Свен Леслер успел утонуть, прежде чем отрава подействовала в полную силу.

— А одеколон? — спросил я. — Ведь из грудной клетки пахло одеколоном. Он что, его пил?

Комиссар достал носовой платок, поморщился и обмахнул сиденье, на которое я клал ноги.

— Неряха, — пробурчал он.

— Так как же — пил он одеколон или нет?

Комиссар встряхнул платок, аккуратно сложил его и спрятал в нагрудный карман.

— Одеколон присутствовал в легочной жидкости. Вернее, должен был присутствовать; кроме запаха, других следов не осталось, но это как будто в порядке вещей — он ведь летучий. — Юнсон выдержал эффектную паузу и продолжил: — Зато обнаружена некая соль, известная под названием «тиосульфат натрия» и используемая, кстати, в фотографии — как фиксаж и при стирке — как отбеливатель, вместо хлорки.

Я во все глаза смотрел на него. Господи, ну какое отношение проявка фотопленки и отбеливание ткани имеют к смерти Свена Леслера? А комиссар спокойно продолжал:

— В Сальтшен, по моим сведениям, не отмечено сколько-нибудь значительной концентрации одеколона и тиосульфата натрия. А вот в ароматических солях для ванны их полно.

— В солях для ванны?

Он кивнул.

— Вот именно. Теперь вы понимаете? Свен Леслер утонул вовсе не у мыса Блокхусудден. Его утопили в его собственной ванне.