Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио Страница 25

Выйдя на улицу, граф Треморель хотел было пойти на бульвар, но возможность встретить там знакомых изменила его решение. История о его крахе благодаря его прислуге стала известна уже всему городу.

— Нет, — проговорил он, — ни за что на свете!

И действительно, там он обязательно встретил бы кого-нибудь из близких приятелей, и ему пришлось бы выслушивать соболезнования и комическое предложение услуг.

Гектор перешел на другую сторону, вышел на улицу Дюфо, и вот перед ним уже набережная. Куда ему идти? Этого он не знал.

Он шел, куда глядели его глаза, вдоль ограды набережной, вдыхая полной грудью свежий, бодрящий воздух, испытывая то физическое блаженство, которое следует непосредственно за вкусным обедом, счастливый осознанием жизни под теплыми лучами апрельского солнца.

Погода стояла великолепная, и весь Париж вышел на улицы. Казалось, что был праздник, зеваки заполняли улицы, деловые люди невольно замедляли шаги. Все женщины казались красивыми.

Около моста стояли цветочницы с полными корзинами благоухающих фиалок. Граф купил на десять сантимов букет, воткнул его себе в петлицу и, бросив торговке целый франк и не дожидаясь сдачи, отправился дальше.

— Надо уехать из Парижа, — решил он и быстрыми шагами направился прямо к Орлеанскому вокзалу, который уже виднелся на другом берегу Сены.

Войдя в здание вокзала, он спросил, в котором часу отправляется поезд в Этан. Почему он выбрал именно Этан?

Ему ответили, что поезд туда отошел всего только пять минут тому назад и что следующего поезда ждать еще два часа.

Это его огорчило, и так как он не мог оставаться здесь целых два часа, то вышел с вокзала и, чтобы убить время, отправился в Ботанический сад. Здесь он не был уже десять или двенадцать лет, с тех пор, как еще гимназистом ходил сюда на ученическую экскурсию. Ничего не изменилось. Те же аллеи каштанов, те же подстриженные кустарники и ярлычки, привязанные проволокой к стволам деревьев.

Огромные аллеи были пусты. Он сел на скамью напротив Минералогического музея. Кто знает! — быть может, гимназистом, десять лет тому назад, устав бегать и резвиться, он сидел именно на этой самой скамейке.

Какая разница между тем временем и этим!

Жизнь казалась ему длинной аллеей, настолько длинной, что не было видно ее конца, усаженной золотыми деревьями, полной наслаждений, на каждом шагу раскрывавшей перед ним свои дары, удовольствия за удовольствиями.

И он прошел всю эту аллею, дошел до ее конца. Что же он выиграл от этого? Ровно ничего.

Ровно ничего! В этот час, когда ему вспомнились все его былые годы, он не мог назвать ни одного дня, который оставил бы хоть одно из тех воспоминаний, которые стоило бы хранить. Миллионы проскользнули у него между пальцев, но он не помнил ни одной полезной траты, которая принесла бы благодеяние другим, хотя бы в двадцать франков.

И напрасно он, имевший столько друзей, игравший столькими любовницами, рылся в своей памяти, чтобы отыскать хоть одного настоящего друга, хотя бы одну настоящую женщину. Быть может, это мисс Фанси? Какая чепуха! Через неделю она утешится с другим и будет смеяться над ним со своим новым любовником!

По саду разнесся звон колокольчика, приглашавшего уходить. Спускалась ночь, а вместе с ней поднимался седой, холодный туман. Граф Треморель встал со скамьи. Он промерз до костей.

— Надо идти на вокзал… — проговорил он.

Увы! В этот момент идея размозжить себе череп где-нибудь в лесу, как он решил это сегодня утром, наполнила его ужасом. Он представил себе свой труп, изуродованный, весь в крови, распростертый по склону. Что с ним будет потом? Придут нищие или воришки, обшарят его карманы. А потом? Явится полиция, поднимут это незнакомое тело и для выяснения имени, по всей вероятности, отнесут в морг.

Мороз пробежал по его коже. Он увидел себя на большом мраморном столе, где холодная вода прямо из крана льется на него, чтобы остановить разложение. Вокруг шумит толпа, собравшаяся в этом проклятом месте для того, чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство.

— Нет! Никогда! — воскликнул он. — Никогда!

Но в таком случае как же умереть? Он стал придумывать способы и остановился на мысли покончить с собой где-нибудь в меблированных комнатах на левом берегу реки.

— Итак, решено! — сказал он себе.

И, выйдя последним из сада, граф отправился в Латинский квартал. Дойдя до улицы Дофина, он стал искать глазами какую-нибудь гостиницу. Затем ему пришла мысль, что так как не было еще семи часов, то требование предоставить номер может только возбудить подозрение. Он сообразил, что у него в кармане осталось еще сто сорок франков, и решил пойти пообедать. Это будет его последний обед.

Треморель вошел в ресторан и потребовал себе меню.

Но напрасно он старался отделаться от все более и более овладевающего им дурного настроения. Потребовав вина, он опустошил сразу три бутылки, но течение его мыслей от этого не изменилось. Наоборот, вино придало еще большую горечь его размышлениям. И официанты удивлялись этому мрачному гостю, который едва дотрагивался до им же самим заказанных блюд и по мере опьянения становился все мрачнее и мрачнее.

Ему подали счет на девяносто франков. Он швырнул на стол свою последнюю стофранковую купюру и вышел.

Было еще не поздно, когда граф вошел в один из кабачков, полных пьяных студентов, и сел за уединенный столик в углу залы, позади бильярда.

Ему подали кофе, он влил в него сразу целый графинчик коньяку, потом другой и третий…

За обедом и сейчас он выпил ужасно много и при других обстоятельствах был бы уже пьян, но в данный момент алкоголь не действовал на него, а подействовал лишь на желудок.