Будьте осторожней с комплиментами - Александр Макколл Смит Страница 25

— А, конечно, — сказал Питер.

— В большинстве домов классического Эдинбурга соблюдается это соотношение, — продолжала Изабелла. — А затем пришли викторианцы, и началась сплошная готика.

— Но у тебя красивый дом, — возразил Питер, — а ведь он викторианский.

— Да. Я верна своему дому. Он — дитя своего времени. Но потолки немного высоковаты при такой ширине комнат. Не то чтобы я сидела там и горевала по этому поводу, но это так.

Они пошли по подъездной аллее к дому. Питер предварительно позвонил Уолтеру, так что они знали, что он их ждет. Остановившись перед парадной дверью, Питер нажал на маленькую белую кнопку. «ПОЖАЛУЙСТА, НАЖМИТЕ», — гласила надпись на фарфоре. Старый Эдинбург: на современных кнопках звонка сказано лишь «НАЖМИТЕ» — просто приказание, и никаких любезностей.

Уолтер Бьюи открыл дверь. Он был моложе, чем думалось Изабелле: он представлялся ей мужчиной, которому за пятьдесят или за шестьдесят. Но человеку, стоявшему перед ними, было самое большее под сорок. Он был высокий, с густыми кудрявыми волосами песочного цвета и проницательными голубыми глазами. Северянин, подумала Изабелла, этот тип еще встречается на севере и западе Шотландии.

Уолтер протянул Изабелле руку.

— Мы с вами едва не познакомились недавно, — сказал он и назвал имя их общего друга.

Они обменялись рукопожатиями, и Уолтер жестом пригласил их войти. В его манере говорить и в жестах чувствовалась старомодная учтивость. Старый Эдинбург, как описал его Питер. И он прав, подумала Изабелла, заходя в просторный холл. Но у Уолтера были и современные черточки: бодрость и атлетизм, не вязавшиеся со старомодными манерами. Трудно было представить его юристом, оставившим службу в компании, — но можно было вообразить за рулем старого «бентли».

Уолтер провел посетителей в гостиную — комнату с идеальными пропорциями, в конце которой было три окна от потолка почти до самого пола. У одной стены высился большой камин из белого мрамора. На каминной доске стояли две парные вазы по обе стороны от статуэтки лошади эпохи Тан. Перед камином разместился низкий позолоченный столик, на котором лежали кипы журналов: «Журнал Берлингтона», «Искусство» и еще какой-то, название которого она не разобрала.

Затем она перевела взгляд на стены. Напротив камина располагался очень большой портрет обнаженной работы Филипсона, обрамленный широкой черной рамой; по обе стороны от него — портреты женщин в экстравагантных шляпах со страусовыми перьями — похоже, кисти Фергюсона. А на другой стене, над большим книжным шкафом, окрашенным в белый цвет, висели две картины среднего размера, которые Изабелла сразу же узнала.

Уолтер проследил за направлением ее взгляда.

— Да, — сказал он. — Это тоже Мак-Иннес. Совсем ранние работы. Думаю, он написал их, когда впервые приехал на Джуру. Еще до женитьбы. Он только что закончил художественный колледж, но у него уже выработался этот его очень зрелый стиль. Именно поэтому его и заметили.

Теперь, когда Уолтер сам привлек их внимание к этим картинам, Изабелла могла подойти к ним поближе и как следует рассмотреть. Неловко рассматривать вещи, принадлежащие другим, подумала она. Не следует слишком явно интересоваться ими, когда входишь в комнату: когда ты бросаешься к полкам с книгами, это слишком уж похоже на попытку судить о вкусах хозяев. Вот картины — другое дело. Их для того и вешают на стену, чтобы люди их увидели — включая гостей. На самом деле многие коллекционеры хотят, чтобы их картины видели, поэтому известные художники и заламывают такие цены. Их картины не обязательно доставляли больше удовольствия, нежели произведения менее известных художников, — просто они свидетельствовали о богатстве владельца. Существовали люди, для которых весь смысл обладания картиной Хокни [11]заключался в том, чтобы те, у кого нет Хокни, размышляли о том, что у другого он есть, а у них — нет. Изабеллу такие вещи не трогали — у нее не было никакого желания, чтобы другие видели, что именно у нее есть.

Она приблизилась к картинам, чтобы рассмотреть их. На одной была изображена группа людей, нарезавших и складывавших торф: мужчина и женщина работали с торфом, а молодая девушка у них за спиной, сидевшая на сложенных кусках нарезанного торфа, разворачивала сверток с сэндвичами. Эта картина притягивала взгляд, и чувствовалась в ней какая-то печаль, хотя Изабелла и не могла понять, что тут печального. Быть может, именно поэтому Мак-Иннес и считался таким хорошим художником: он умел схватить момент, как это удается великим мастерам, — момент, когда чувствуется, что сейчас что-то произойдет — но еще не произошло. А то, что должно было произойти на этой картине, было исполнено невыразимой печали.

Изабелла повернулась к другой картине. Это был пейзаж, и она сразу же узнала холмы Джуры — Пэпс. С точки зрения темы в картине не было ничего особенного: многие художники писали западные острова Шотландии, но эту картину также отличали мягкий свет и неизъяснимая грусть, благодаря которым она обращала на себя внимание.

Изабелла почувствовала, что Уолтер стоит у нее за спиной, и выпрямилась. Он стоял так близко, что она слышала, как он дышит. Его присутствие ощущалось чисто физически — она затруднилась бы определить, каким образом, но это было так.

— Вот эта, на которой резчики торфа, одна из моих любимых, — сказал он. — Краски очень близки к сепии, вы не находите? Как на старой фотографии.

Изабелла кивнула:

— Когда я смотрю на старые фотографии, то часто думаю о том, что все люди на них умерли, их уже нет. Какая мысль! Вот они на фотографии, занимаются будничными делами, не думая о смерти, но она же все время рядом.

Уолтер заинтересовался.

— Да, конечно, — согласился он. — Знаете, одна фотография действительно сильно на меня подействовала, когда мне было лет шестнадцать-семнадцать. У нас был сборник поэзии времен Первой мировой войны — Оуэн, Сассун [12]и остальные, и меня поразила одна фотография в этой книге. На ней пять-шесть мужчин в килтах, в форме полка горцев, стояли полукругом перед местным священником. Они покидали горы, отправляясь на войну. — Он сделал паузу и встретился взглядом с Изабеллой. — Когда я впервые увидел этот снимок, то долго не мог от него оторваться. Полчаса или около того. Я смотрел и думал о том, кто из этих мужчин вернулся в Шотландию — если вообще кто-нибудь вернулся. Это был пехотный полк, как и все полки горцев, так что шансов у них было немного. Их убили, этих людей. Я помню, как рассматривал эти лица, детали одежды и думал: «А ты? Ты вернулся? Вернулся?»

Оба с минуту помолчали. Потом заговорила Изабелла:

— Как те фотографии молодых людей, сидящих на травке вокруг своих «спитфайров» [13]в ожидании сигнала взлетать. Сколько их погибло в первые же недели!