Доктор Ф. и другие - Вадим Сухачевский Страница 25

…прошу также строго поставить на вид экстрасенсу 2-й категории Афанасию Хведоруку, чтобы в комнате отдыха, где телевизор, больше не взмывал под потолок и не висел там, отчего иногда расшатываются нервы и портится аура, необходимая в работе, и чтобы портянки у себя на батарее не сушил, а то вонища на весь коридор такая, что по ночам плохо сплю, и это работе тоже мало способствует. А главное – чтобы не наводил экстрасенсорный фон, думая только о выпивке и о женском поле, он этим фоном весь эфир забивает, мешая качественной прослушке…

("А силища, силища какая в этом смердливом Афоньке! Вот и сейчас фонит, через четыре экранированных этажа пробивает – и про портвейн "Три семерки" с колбаской на закусь, и про молодых девок с Херсонщины! Это ж каким полем надо обладать, чтобы вот так вот, играючи – через все заглушки! Пил бы в меру – цены б ему, Афоньке, не было, экстрасенс от Бога! И категория, поди, давно была бы первая, и чином подскочил бы не меньше как до майора.

Если подходить по-государственному – вот бы кого к операции "Рефаим" подключить, и был бы толк! А что пьет – так кто ж без греха? Зато это вам не бездарь Васька Подкопаев, которому только старух на базаре прослушивать; так ему, видите ли, прошлым годом – и капитана, и категорию, а Афанасию – шиш с подсолнечным, сидит в рядовых, попробуй тут с отчаянья не запей!")

…форменный же китель я запачкал шпротным жиром вовсе не в личное время, как про это майор Панасёнков всем говорит, а как раз наоборот – во время несения службы, находясь на боевом посту, наблюдая за объектом "Ф." из 17-й и не смея отойти, потому не питаясь ничем другим, только теми из буфета шпротами всухомятку. Ввиду чего прошу обязать интендантскую службу и лично майора Панасёнкова выдать мне новый форменный китель вместо испорченного при выполнении операции "Рефаим".

("Панасёнков – уж такая зараза! — в жизни, конечно, не простит, что из-за кителя на него самому Погремухину стукнул, непременно как-нибудь отыграется, он такой, а связи у него тут, в Центре – о-го-го! Может, всю эту хреновасию вычеркнуть к черту?..

А с другой стороны, всех панасёнковых бояться – так и не жить вовсе. Это пускай Васька Подкопаев перед любой грязью дрожмя дрожит, а мы – уж как-нибудь… Даже если из Центра попрут – чай, как-нибудь проживем. Зато – волюшка!..

Хотя и то подумать – кому ты на этой волюшке нужен, со своими семью-то классами? Кто там, на воле, в этом понимает, что настоящий экстрасенс – это вам не хухры-мухры! Штучный товар!.. А там – куда? Разве только снова "наседкой" в "Бутырку". Нет уж, просим простить, до сих пор отрыгиваются бутырские ваши харчи. Это еще хорошо – не пришили в камере, как Федю Ермалаева, а какой мужик был! И экстрасенс, пожалуй, не хуже Афоньки…

Вот и сиди теперь, ломай голову – зачеркнуть, не зачеркнуть? Умом думай, где житуха лучше – здесь, от панасёнковских щедрот, или там, на вольных хлебах? Мучься, думай, не спи ночей, порть ауру…")

…помимо чего прошу выделить мне для прихождения в рабочее состояние импортного снотворного средства "Седуксен" (2 пачки).

Экстрасенс 2-й категории, мл. науч. сотр. Центра, ст. лейтенант Смык

* * *

— Это еще что за явление природы?! Кто такой?!

— ("Ё-моё!..) Старший лейтенант Двоехоров, товарищ генерал-майор!

— И какого … ты, Двоехеров?..

— …Двоехоров, с вашего позволения!

— … какого, Двоехеров, ты тут делаешь, на режимном этаже?! Спецдопуск есть?

— Никак нет, товарищ генерал-майор!

— Какого ж тогда?

— Разрешите доложить! Папочка такая фиолетовенькая… Двадцать два дробь сорок восемь – "сэ". По интендантскому управлению майора Панасёнкова. Думал, часом, сюда, может, занесли… По ошибке…

— Родился ты, Двоехеров, по ошибке! Проник, я тебя спрашиваю, как на режимный этаж?

— …На минутку только… Папочка такая фиолетовая…

— Молчать!.. Сержант, почему пропустил?

— Так-ить…

— К семнадцатой спецкомнате подходил?

— Никак нет!

— Твое счастье… Тебе, сержант, два месяца без увольнения…

— Есть!

— А тебе, Двоехеров…

— Двоехо…

— …тебе, Двоехеров, двое суток холодной гауптвахты. С сегодняшнего дня! Чтоб у тебя оба твои …… стали фиолетовенькие! Так и доложи у себя в интендантском майору Панасёнкову. Скажи – генерал Фездюленко самолично приказал! Вопросы есть?

— Никак нет, Товарищ генерал-майор! Вопросов не имею!

* * *

Первая в жизни, оттого самая искренняя молитва старшего лейтенанта Х.Х.Двоехорова, обращенная им во дни, предшествующие Рождеству Христову, ко Господу от чистого сердца в минуту отчаяния, под конец второго дня холодной гауптвахты.

"Господи Боже, иже еси… Не помню, как там матушка говаривала, ну да Ты знаешь и сам!..

Ни о чем Тебя прежде не молил, ни на что тебе не сетовал – ни когда в школе на второй год оставили и папенька за то ремнем драл, ни когда Люсьенка, зараза, променяла на того физика-шизика, ни когда в учебке ребята "Хорьком" дразнили (это оттого, что родители, — хоть бы сейчас им икнулось, — Харитоном нарекли), ни когда в ту пятницу на мизере короля с тузом прикупил; – никакими ведь хлопотами не обременял Тебя, Господи.

И родился-то семимесячным, недоношенным, и фамилейкой-то папенька одарил – стыдно сказать; и лицом-то я, знаю, не красив (рябоват), и статью не вышел, и левый глаз с косиной. Терплю, не ропщу, — видишь сам, Господи! И служба хуже некуда, цельными днями зад просиживаешь, а в чинах никакого роста, и майор Панасёнков, гнида, честит на людях за всякий сущий пустяк. И тут, на холодной гауптвахте, когда дрожмя дрожу – никакой моченьки нет (к тому же без курева), — все сносил и дальше снесу.

А вот с папочкой этой фиолетовенькой – видишь, не удержался, возроптал! Потому как есть предел всякому человеческому терпежу! Не мог, ну не мог я ее за просто так посеять, никак не мог! Знаешь Ты раба своего Двоехе… Прости, Господи! Видишь, как прикипело!…раба своего Двоехорова. По какой другой части – а по бумажной всегда был у раба Твоего полный ажур. Чтоб какую папенцию когда не пронумеровал или там не прошнуровал – да упаси Боже! Не говоря уж о том, чтобы вот так вот за здорово живешь, даже не пивши (разве самую малость – пивка по стаканчику с Любаней Кумовой), взять да и потерять!

И не то печалит, Господи, что кровосос Панасёнков из-за этой папочки со свету вовсе сживет, не то, что с операции "Рефаим" снимут в два счета, а то, что после такой потери грош мне будет моя человеческая цена! В единственном, что умел, — и так лопухнулся!..

Так что, Господи, иже еси… — фиолетовенькая она такая, тоненькая, с тесемочками. Номер двадцать два дробь сорок восемь "сэ"! В общем, ежели архангел твой какой, или уж не знаю кто, — ежели он ее при случае обнаружит, то пусть знает: то – раба твоего, старшего лейтенанта Двоехóрова это папенция, Харитона Христофоровича. И пусть тихонечко так положит, но только чтоб я нашел, чтоб не Панасёнков, а иначе совсем мне труба.