Неоконченный пасьянс - Ольга Ракитина Страница 25

В общем, рассудил Агафон Иванов, убийца поступил правильно, «сбросив» нож подле трупа, поскольку нож этот никак не связывал его с жертвой. Конечно, если удастся выйти на серьёзного подозреваемого, то при обыске надо будет обратить внимание на кухонные ножи, вполне возможно, что обнаружится некомплект. Тогда недостачу ножа с буковой ручкой можно будет считать косвенной уликой против подозреваемого. Но не более. Если же преступник умный и опытный человек, то он, скорее всего, не даст полиции даже такой улики. Он, явившись домой после преступления, просто — напросто выбросит оставшиеся от набора ножи и никто никогда не докажет, что они у него вообще были. Так — то…

Иванов не знал, где находится дом Данилова, в котором квартировал Дмитрий Мелешевич, поэтому сыскному агенту пришлось заехать в полицейскую часть, помещавшуюся неподалёку от лютеранской церкви Святой Екатерины, и взять себе в компанию квартального. Последний дал краткую, но исчерпывающую устную справку, из которой следовало, что домохозяин сдаёт жильё по ценам выше средних, поскольку дом расположен очень удачно: и Средний проспект под боком, и место тихое. Скандалов с жильцами не бывает, поскольку публика обретается там всё больше приличная, порядка не нарушающая.

Дом Данилова действительно производил очень приятное впечатление — это был небольшой, на удивление ухоженный особнячок, ещё пахнувший свежей штукатуркой после недавнего ремонта. Высаженные вдоль его фасада кусты сирени оказались излюбенным местом шумного и крикливого воробьиного сборища. Сейчас они стояли ещё без листвы, с набухшими в ожидании настоящего тепла почками, но воробьи уже оглашенно метались среди голых веток, мучая своим жизнерадостным чириканьем кошку в форточке небольшого оконца цокольного этажа. Кошка буравила воробьёв ненавидящим взглядом и Иванов даже остановился на минуту, в ожидании всплеска кошачьего темперамента. Впрочем, показательной охоты так и не последовало, кошка оказазась слишком умна для погони за недосягаемой добычей.

Хмурый дворник в большом кожаном фартуке мёл вымощенную плитами дорожку вдоль фасада. Неулыбчиво взглянув на остановившихся перед домом полицейских, он оставил своё занятие и, подойдя к кватальному, сдёрнул с головы картуз:

— Здрасьте, вашбродь! Никак по мою душу?

— Да, Степан, вот привёл агента сыскной полиции с тобой поговорить, — важно ответил квартальный.

— Скажи — ка, братец, — Иванов прекратил созерцать кошку в окне и оборотился к дворнику. — Здесь проживает Мелешевич Дмитрий Николаевич?

— Так точно — с, ваше благородие, — дворник стал навытяжку. — В бельэтаже, окна во двор и сюда, на улицу. Распашонка, значит.

— Какая распашонка? — не понял Агафон.

— Квартира — распашонка, окна и туда, и сюда.

— Ясно. А сам — то ты кто будешь?

— Дворник я здеся. Подвизаюсь, стало быть, по уборке…

— Это я уже понял по твоему совку и переднику. Звать — то тебя как?

— Степан Куделин, села Мартышкино Калужской губернии, тридцати трёх лет, значит. Служу старшим дворником этого самого дома…

— Ну, Степан, веди в дворницкую, не под окнами же нам разговаривать, — рассудил Агафон.

Пройдя через подъезд в комнату под лестницей, все трое расселись вокруг ветхого стола, застеленного газетой в жирных пятнах и усеянной хлебными крошками. В дворницкой висел неприятный кислый запах, мешавшийся с ароматом сухих берёзовых и осиновых веток, из которых были накручены веники для мётел, наваленные в углу.

— Так что, Мелешевич, один живет? — полюбопытствовал Иванов, оглядывая помещение.

Дворник стрельнул взглядом, и сыщик сразу понял, что вопрос задал удачный. По существующим правилам всякое лицо, проживающее в доме и прибывшее даже на самый короткий срок, подлежало регистрации паспорта в полицейском участке. На это отводились одни сутки с момента появления жильца. Следили за регистрацией дворники: они собирали у жильцов паспорта, несли их в полицейскую часть, где реквизиты документа копировались и далее направлялись в городской адресный стол. Сами же паспорта дворники возвращали владельцам. Такой порядок позволял властям отслеживать перемещения населения и служил неплохим источником пополнения казны, поскольку паспорта были платными и выписывались на весьма ограниченный срок, обычно не более трёх лет. Полицейская власть очень бдительно следила за должным функционированием системы адресного учёта и со времён Петра Первого бескомпромиссно, вплоть до ссылки в каторжные работы, преследовала беспаспортных. Помимо лица, не имевшего паспорт, наказанию подвергались и те, кто покрывал нарушителя: и дворнику, и приказчику, управляющему домом, грозила административная высылка.

— Да не вздумай врать, Степан, мы ведь всё равно проверим, — пуганул дворника квартальный надзиратель, который также заметил странную реакцию дворника на заданный вопрос.

— Никак нет… то есть, вообще один… но не теперь…. А вообще — то один, но с лакеем… — путаясь и пряча глаза, залепетал дворник.

— Да говори ты толком, — с показным раздражением проговорил Иванов. — С кем живет, с какого времени. И вообще, выкладывай всё, что знаешь про Дмитрия Мелешевича.

— Дмитрий Николаевич живут тут — с уже года четыре, а при нём лакей Прохор Ипатов.

— Ипатов прописанный?

— Так точно — с, прописан. А с неделю назад Дмитрий Николаевич барышню привезли, мне неизвестную.

— Эвона как! Что ж она, не зарегистрирована? — уточнил Иванов.

— Так точно — с. Дмитрий Николаевич сказали, что недолго погостит, просил не оформлять пока что… — не поднимая глаз, тихо говорил дворник. — А я что? Дмитрий Николаевич сказали, что на себя берут ответственность, что сами с полицией всё решат.

— Смотри, какой умный, — съехидничал квартальный. — Только почему — то до части он так и не дошёл!

— А что за барышня? — понизив голос, по — свойски стал выпытывать Агафон. — Да не тушуйся ты, дурила, никто тебя давить не станет, мы же понимаем, как это бывает! Расскажи всё, что знаешь, а там, глядишь, мы тебя и не станем наказывать за нарушение. Говори, небось, полюбовница молодого барина, а — а?

— Кажись, да, — тоже, понизив голос, глухо отозвался дворник, — и не из богатых. Она когда в первый день из коляски высаживалась, я заметил, что ботики у нее с заплаткой и все мокрые — текут, значит. Не барские ботики. И муфта из крашеного кролика. Но уж гонору — то, гонору! А потом началось: всю неделю посыльные с коробками из магазинов приезжали — только и знал, что двери им открывал. И всё с женскими причиндалами — шляпки там, перчатки, конфеты, хурда всякая…срам один, — он смачно сплюнул в пол, так, видимо, невыносимо противна была мысль о большом количестве подарков.

— И что же, Степан, много ли тратил Дмитрий Николаевич? — продолжал расспрашивать Иванов.

— Ужасть, как много! Да разве ж только эти безделушки, да гардероб ейный? Вот Прохор сказывал, что почти каженный день — ужин на Островах. Я, правда, не знаю, что такое ужин на островах, а расспрашивать было стыдно, но думаю, что зело шикарно. А ещё катания на тройках с бубенцами…