Риелтор - Андрей Житков Страница 25

На картонной обложке значилась надпись: «Северо-Восточный АО».

— Вот, пожалуйста, — Девушка сделала закладку и положила папку перед Алексеем. — Выбирайте.

Бредов сделал вид, что изучает варианты, а сам украдкой все поглядывал на Марину.

— Вот эту, на улице Широкой, можно посмотреть? — спросил Алексей.

— Хорошо, я свяжусь с продавцом, — кивнула девушка. — Вы оставьте свой телефончик.

— Марина, вы сегодня вечером свободны? Как насчет в ресторане посидеть? — неожиданно скороговоркой выпалил он.

— Что-о-о-о? — возмущенно сказала Марина.

* * *

На Подбельского Вадима Георгиевича поразила входная дверь. Из-под разодранного дерматина с нее лохмотьями свисала вата, будто какой-нибудь уссурийский тигр долго драл ее своими когтистыми лапами. Он надавил на кнопку звонка, прислушался. Звонок не работал. Постучал по лохмотьям сначала кулаком, потом пнул ногой — никакого результата. Таких вещей Вадим Георгиевич не любил, а случались они в его практике довольно часто. Ведь вроде бы договорился обо всем, назначил время, «забил стрелку», а хозяев, будто нарочно, как корова языком слизнула. Конечно, нарочно. Этот мужик, что с утра звонил, наверняка уже спит, набравшись дешевой водки или портвейна, и никакими пушками его не разбудишь.

По лестнице кто-то поднимался. Вадим глянул в пролет. Женщина с тяжелыми сумками. Уставшая, явно с работы. Лет сорока.

— Здравствуйте, — обратился к ней Вадим, чтобы не испугать. Еще бы! — темный подъезд, незнакомый мужик на площадке. Женщина все равно испугалась, вздрогнула.

— Здравствуйте, вам кого? — Она опустила сумки, собираясь отдышаться.

— Знаете, мне с утра звонил хозяин квартиры, Игорь, кажется. Мы с ним договорились на сейчас.

— А, пожарники хреновы! Чуть весь дом нам нег спалили! Знаете, каково это — спишь, а тебя среди ночи за плечо трясут: вставайте, эвакуироваться будем!

— Так он что, горел? — Вадим Георгиевич живо представил себе пожарного в каске, который лезет по лестнице в окно, спрыгивает в комнату, трясет очумевших спросонья соседей.

— Еще бы! Как еще жив-то остался! Вы стучите сильней, у них всегда кто-то дома. Хотя нет, если Васька одна — не откроет. Она у нас пуганая. Давайте я. — Женщина подошла к двери и звонко крикнула: — Василиска, это я, тетя Поля, дверь открой!

За дверью завозились, щелкнул замок. Выглянула взъерошенная девчонка-лет десяти. На ней был спортивный костюм — шаровары и куртка.

— Папка где?

Тут инспектор пришел.

— С утра нету.

— Ты пусти нас, не бойся. Я дяденьке все расскажу.

Девочка посторонилась, запуская гостей в квартиру.

Теперь Вадим понял, почему не обгорела входная дверь: за ней была еще одна — железная. Эта, вторая дверь была черна от копоти. Глазок и ручки оплавились. Он прошел в комнату, взглянул на черные стены и потолок, на окна с выбитыми стеклами, занавешенные одеялами и каким-то тряпьем. Под ногами хрустел обгоревший паркет.

— М-да, тяжелый случай, — покачал головой Вадим. — Василиса, когда отец обычно приходит?

— Да кто его знает, когда он приходит! — ответила за девочку женщина. — Может, и вовсе не придет. Тут ведь трагический, можно, сказать, случай. — Она посмотрела на Василиску с жалостью. — Ты поиграй пока. — Взяла Вадима Георгиевича за рукав, потянула в кухню, прикрыв за собой обгоревшую, закопченную дверь.

Девочка присела перед диваном, из которого торчали черные пружины, потянула за одну из них. Пружина взвизгнула.

— Я прекрасно понимаю — жить здесь нельзя. Вы же видите, — сказала женщина.

— Вижу, — вздохнул Вадим. Утром ни слова не было сказано о пожаре.

— А все-таки не надо девочку забирать. Игорь тогда совсем пропадет. Мужика тоже понять можно. Была прекрасная семья, жили душа в душу, он ее на руках носил.

— Кого ее? — не понял Вадим.

— Стерву свою. Жену Татьяну. А она в один прекрасный день хвостом вильнула. Видите ли, принца ей подавай заморского! Выскочила за итальянца, бросила их тут на произвол судьбы. Она переводчицей в фирме работала. Таких матерей расстреливать на месте надо! Я понимаю — мужик, но ребенок-то почему должен страдать?

— Это она не захотела ребенка брать или ее новый муж? — Вадим сразу вспомнил о пузатой Дине, об Александре, которая сейчас готовит ему ужин и болтает по телефону.

— Хотеть-то она хотела… — Женщина вздохнула, посмотрела на облупившуюся раковину. — Приехала забирать, да только Игорь характер проявил — даже на порог ее не пустил. Застрелю, говорит, зарежу! Такое тут было —ой! И, конечно, поддавать с горя стал. Ему бы сейчас бабу хорошую, добрую, чтоб к рукам прибрала. Он мужик ласковый, да и руки золотые. Я пока могу девочку к себе взять. Недели на две. Больше, сами понимаете… У меня своих двое — жрать хотят. Две недели, а потом к бабке ее отправить. Бабушка у нее в Талдоме. Вы уж там решите этот вопрос положительно. А забирать ее никак нельзя.

— Да не буду я забирать. Я квартиру пришел смотреть.

— Так вы не инспектор, что ли, из этой, как ее?.. Комиссия по правам ребенка, что ли?

— Да нет, я квартиру купить хотел. — Вадим Георгиевич увидел, как женщина меняется в лице.

— А я-то, дура, его жалею! Нет, ты посмотри, каков сукин сын — квартиру продавать вздумал! Ну я ему устрою! Ну я ему сделаю! Увидит небо в алмазах! Подонок! А вы, молодой человек, давайте покиньте помещение! Идите, в другом месте себе дураков поищите! Быстренько-быстренько, пока я милицию не вызвала! — Женщина начала буквально выпихивать Вадима Георгиевича с кухни.

— Что вы делаете? Попрошу без рук! Я сам уйду! Откуда ж я знал!

Василиса прыгала на диванных пружинах. Пружины визжали, девчонка улыбалась.

Когда дверь с треском захлопнулась, Вадим застегнул пальто, поправил воротник.

— Ну и баба! — пробормотал он, спускаясь по лестнице. Еще пятнадцать минут назад он думал, что прикупит Дине квартиру по дешевке, в три дня сделает ремонт, и его будущий сын будет здесь жить, расти, играть с мальчишками во дворе, качаться на качелях. Он даже представил себе, как они будут ходить в парк и Вадим будет учить его ездить на велосипеде. Нет, вариант был совершенно «глухой». Все упиралось в опеку. Если беспутного папашу лишат родительских прав, квартира останется за ребенком, и он ничего сделать не сможет. Тут стена, которую не пробить. «Подбельского» нужно вычеркнуть из блокнота, из памяти. Ребенка жалко, конечно. Он вспомнил светлые, испуганные глаза Василиски…