Интервью под прицелом - Фридрих Незнанский Страница 25

— Разумеется, Елисей Тимофеевич. Вы же взрослый и уважаемый человек, вряд ли ваши воспоминания о военных событиях требуют вмешательства ножниц и «бипов».

— Хм, то есть даже «бипов» не будет? — обрадовался Голобродский, уже предвкушающий, как в прямом эфире он будет называть реальные фамилии мошенников аптечной системы.

— А что? Ваши воспоминания щедро сдобрены ненормативной лексикой? — кокетливо обеспокоилась Андрюшина.

— Нет-нет, могу вас заверить, что вся моя речь будет крайне пристойной, Екатерина… как вас по батюшке?

— Ой, да можно просто Катя… Спасибо вам, Елисей Тимофеевич, давайте договоримся насчет места и времени. Вы где проживаете? Вам не трудно выходить из дома?

— Нет, мне совсем это не трудно. Живу я в центре, на Второй Брестской улице, так что если ваша передвижная студия доезжает до этих мест, то я с удовольствием — в любое назначенное вами время.

— Замечательно! Мы как раз планируем завтра организовать эфир с Триумфальной площади, прямо у памятника Маяковскому. Вас не затруднит туда подойти в три часа?

— Вот и славно, можно считать, договорились. Значит, завтра в пятнадцать ноль-ноль, я правильно понял? — Голобродский не мог скрыть своей радости. Если бы он не был пожизненным убежденным атеистом, то сейчас он уверовал бы в Бога. Такая возможность сама плывет в руки. Столько сил было потрачено, чтобы пробиться к журналистам, а тут такая возможность — в прямом эфире, без цензуры, и дело не затягивается надолго. Уже завтра он сможет сообщить о творящихся беззакониях и его услышат миллионы телезрителей, а возможно, и те, в чьих силах действительно навести порядок в аптечной системе…

— Да, Елисей Тимофеевич, точно так. Если вы мне еще сообщите номер вашего мобильного, на всякий случай, вдруг что-то сорвется…

— Не пользуюсь, — сухо перебил старик. — Буду точно в пятнадцать ноль-ноль у памятника, можете рассчитывать, не подведу.

— Спасибо огромное, до встречи! — попрощалась Екатерина.

— До свидания! — отозвался Голобродский и положил трубку.

Уединившись на кухне, Александр Борисович набрал домашний номер Грязнова:

— Привет, Слава. Чем занят?

— Привет. Читаю. — Вячеслав Иванович был не слишком многословен.

— Что? — Турецкий решил говорить в едином стиле со старинным приятелем.

— Клюкву развесистую.

— И давно? — тоном лечащего врача поинтересовался следователь.

Грязнов захохотал:

— Ага! Забеспокоился о моем душевном здоровье? Не бойся, новомодные бестселлеры меня не испортят.

— Да как же не волноваться? Неужто, думаю, старого сыщика на нашумевшее «скромное обаяние российской буржуазии» потянуло.

— Хуже, Саня, — на развесистую историческую клюкву.

— М-дя. Дорос до Дюма, похоже.

— Не. Все равно не угадаешь. — И тут Грязнов спохватился: — Погоди, ты чего звонишь? Может, срочное что? А я тут хихикаю…

— Да нет, Слав. Так. Поговорить по делу. Но не горит.

— Ага. Ну тогда цитатку послушай: «Он увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него…»

— Высокий штиль, — согласился Турецкий. — Особенно мне нравятся изящные чаши вовнутрь. Что это за ахинея?

— Только что вышедший «исторический» роман о богеме двадцатых годов. Очередная волна «расследований». Как проклятое «Чека» изничтожало гения, которым мы сегодня гордимся. Толстенный том заявлен как будущий бестселлер. Круче «Гарри Поттера». Там такого почти семь сотен страниц.

— Кто сподобился? Не Митя ли Брыкин? Такие объемы ему привычны: одна «Морфология» чего стоит! Да и тема…

— Не. Неизвестный народу автор. Пока.

— Ну а зачем купил тогда?

— А я и не покупал. В книжном магазине подарили. На мне дело было по трем убийствам. И все — на книжном рынке. Не на базаре в смысле, а в сфере книготорговли…

— А-а… Преступный мир вовсю осваивает территорию культуры?

— Ты же знаешь, преступный мир давно освоил все сферы нашего бытия.

— Точно. Я, кстати, именно по поводу преступного мира и звоню. Проникшего в сферу геронтологии.

— В каком смысле? — помолчав, все же поинтересовался заинтригованный Грязнов.

— В том, что высочайшее начальство приказало бросить все силы прокуратуры и уголовного розыска на раскрытие преступления, жертвой которого стал пенсионер.

— Дожили наконец, — резюмировал Вячеслав Иванович. — Можно теперь и помирать спокойно. Правительство нас не забудет.

— Обратила страна внимание на простых пенсионеров!.. — подхватил Турецкий.

Грязнов откликнулся не сразу:

— Погоди-ка. А фамилия простого пенсионера, часом, не Голобродский?

— Тьфу ты, Слава! — шутливо взъярился Александр Борисович. — Невозможно с тобой. Всегда все знаешь.

— Обижаешь, гражданин начальник! Все же я по долгу службы сводки-то почитываю. Голобродский Елисей Тимофеевич, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, пенсионер, — был убит в результате удара холодным оружием во время прямого телевизионного эфира…

— Молодец, — похвалил Турецкий. — Но кое-чего ты все-таки не знаешь.

— Знаю. — По голосу Грязнова было понятно, как широко он улыбался на другом конце телефонного провода. — Был у нас Меркулов, был. И начальство меня вызывало: оно не возражает. Еще бы оно возражало, когда президент во всеуслышание пообещал… Так что я твоего звонка давно уже жду. И интересует меня один-единственный вопрос: когда общий сбор?..

Был теплый весенний день, лучший из дней той поры, когда на деревьях и кустарниках начинает пробиваться первая клейкая листва и город кажется окутанным светло-зеленоватой дымкой. Конечно, за городом приход весны куда заметнее, по свежевспаханному полю, по темной и жирной земле медленно вышагивают важные грачи, прилетевшие не так давно, но уже ощутившие себя хозяевами этой земли. На речках с грохотом взламывается лед, а весенние ручьи становятся на редкость полноводными, унося остатки растаявших снегов.

Однако и в городе такие дни не лишены прелести, самое начало мая, асфальт за день прогревается солнцем, темная, скользкая зима кажется нереальным и не очень приятным сном. Но и лето с его клятой, особенно в городских условиях, жарой и духотой еще далеко. Замечательное время — поздняя весна, когда совершенно невозможно усидеть дома или в наскучившем за зиму офисе. В такие дни, как правило, с утра до вечера на центральных улицах города полно народу, причем никто не торопится по делам, все с удовольствием откладывают эти самые дела, чтобы просто прогуляться, погреться на раннем солнышке, почувствовать дыхание майского ветерка.