Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский Страница 25

Хотя какое, к черту, привидение? Это была женщина в длинной накидке. Она переступила грань, разделяющую отсеки, и вошла в коридор для VIP-персон. Но в темноте она здорово была похожа на привидение. Свет поступал только из кормы, а в носовой части света не было, поэтому привидение быстро растворилось во мраке — где-то там, на носу.

— Это была Ирина Сергеевна, точно вам говорю… — она возбужденно дышала, тянулась к Турецкому, — больше некому, я ее узнала. Не Ксения, не Николь, не Ольга Андреевна. У нее связь с кем-то на яхте. Они вполне могли обменяться SMS-сообщениями, после чего встретились. Ведь тогда еще не отобрали телефоны, и связь была — мы совсем недалеко ушли от Сочи…

— Но как она выбралась из каюты? — недоумевал Турецкий. — Ведь там муж, Салим?

— Проще некуда, — настаивала Герда. — В носовой части судна, где каюты хозяев, не просто коридорная система. У Ирины Сергеевны отдельный выход на палубу. То есть из каюты она может попасть либо в коридор, либо к Игорю Максимовичу — минуя Салима, каморка которого расположена между ними и имеет, кстати говоря, такой же отдельный выход.

— Ага, — сообразил Турецкий. — То есть, Салим не обязан постоянно торчать в коридоре?

— Да, он не пугало, он живой человек, — подтвердила Герда. — И хочет время от времени есть, спать и ходить в туалет. Не знаю, может, он еще что-то хочет и именно с ним встречалась Ирина Сергеевна. Хотя непонятно, зачем встречаться так далеко?

Но и это еще не все. Сделав очередную попытку уснуть, Герда обнаружила, что в каюте душно, а иллюминатор имеет интересное свойство не открываться. Она снова высунулась в коридор… и с изумлением узрела еще одно человеческое тело! Мужчина вышел из каюты, расположенной примерно посередине правого борта и побрел в носовую часть.

— Он зашел в каюту к Николаю? — напрягся Турецкий.

— Увы, — вздохнула Герда, — он прошел мимо. Это был Лаврушин Иван Максимович, можете не сомневаться. У него такая шаркающая походка. Он прошел мимо носовых кают и пропал. А куда он мог деться? Только на улицу.

— И вы, конечно же?.. — догадался Турецкий.

— Мне было очень душно, — объяснила Герда, — и я решила подышать свежим воздухом. Набросила на плечи куртку и тоже вышла наружу, но через дверь, которая рядом с нашим отсеком.

Да, она не ошиблась. Лаврушин стоял недалеко от нее, облокотившись на поручень фальшборта, несколько раз кашлянул. Потом он что-то вынул из кармана и выбросил за борт. Очень подозрительно, да? Еще немного постоял, закурил, но сделал только несколько затяжек, выкинул и сигарету. Странно, ведь курение и кашель так хорошо сочетаются. Оторвался от перил, побрел внутрь.

— Ну, вы и наговорили, — Турецкий недоверчиво помотал головой. — И как же прикажете все это разгребать, Герда?

— Вы же сыщик, — она кокетливо улыбнулась, — разгребайте, — и тут же изменилась в лице. — Но только не ссылайтесь на меня, когда будете вести расследование, хорошо? Я могу на вас положиться?

Ложитесь, — чуть не брякнул Турецкий, но прикусил язык. Предложение работница могла бы расценить буквально, а с отсутствием комплексов на сексуальной почве у нее, похоже, все нормально.

— Определенно, Герда, — уверил Турецкий. — И последнее, раз уж вы такая наблюдательная. Не припомните реакцию людей сегодня утром на смерть Николая? Не заметили ничего интересного?

Воспоминания продолжались. Как не заметить? Первым на палубу взгромоздился Манцевич, за ним Феликс, развалился в шезлонге, делал вид, что аккумулирует космическую энергию, а самого что-то тревожило — пыхтел, хмурился. Голицын выставлял себя радушным хозяином, но и его что-то беспокоило. Ирина Сергеевна выглядела так, словно ее вот-вот должны были в чем-то обвинить. А Ольга Андреевна пришла в черных очках — разве не подозрительно? (подумаешь, глаза слезятся на ветру). Лаврушин был какой-то нервный, жаловался на давление…

— А когда вы сказали про труп, — доверительно зашептала Герда, — я заметила, как переглянулись французы. Мне показалось, что они не удивились. А потом Николь запоздало отвесила челюсть, стала возмущаться — мол, что за чушь вы тут порете. Робер молчал, но потянулся к бокалу с вином, залпом его осушил, потом они опять переглянулись с Николь…

— А Ксения?

— Ах, несчастная девочка, — поцокала языком Герда, — летала на крыльях любви и долеталась. Парашют-то дома забыла… Знаете, в первые секунды она даже в лице не изменилась. Усмехнулась как-то недоверчиво. Потом задумалась, потом нахмурилась. Посмотрела украдкой, как реагируют люди, и тоже стала реагировать. А когда подтвердили наличие трупа, она уж развернулась во всей красе, затмила своей реакцией даже реакцию матери…

— А матросы?

— Шпана переодетая, — фыркнула Герда. — В прошлое плавание эти двое тоже хозяйничали на яхте. Мне они еще тогда не понравились. Глотов корчит из себя этакого мускулистого мачо, посмотрите на него — весь из себя красавец, сердцеед, а голова пустая, как индейский барабан. Двух слов связать не может. А Шорохов наоборот — себе на уме типчик. Ходит, в рот воды набрав, все высматривает, все вынюхивает. Не матрос, а агент ФСБ под прикрытием. Но с обязанностями вроде бы справляются, крупных нареканий от Игоря Максимовича не имеют. Знаете, когда произошла эта… неприятность, в их поведении ничего не изменилось. Словно так и должно быть. Глотов глупо ухмыляется, Шорохов угрюм. Работают, как ни в чем не бывало. То в рубке, то в машинном отделении, то со снастями для паруса возятся, хотя Игорь Максимович дал им строгое указание — паруса не расправлять. Вы слышите? — она подняла палец. — Двигатели в последние часы запускаются крайне редко. И правильно — спалим, к чертовой матери, все горючее. Немного пройдем, постоим, еще немного пройдем, дрейфуем…

«Додрейфуемся», — подумал Турецкий.

— Вы очень откровенны со мной, Герда.

— Не одобряете? — она сдержанно улыбнулась. — Честно говоря, имею намерение уволиться из семейства Голицыных.

— А «волчьего билета» не боитесь?

— Но вы же сказали, что не сдадите меня?

«Это будет трудно», — подумал Турецкий.

— Я постараюсь. Скажите… вы живете одна?

— Да, иногда, — она решительно кивнула. Турецкий засмеялся. Герда тоже. Хрюкнул и Феликс, возникший в проеме очень некстати. Герда замерла с открытым ртом, зарделась.

— Секретничаете, господа? — вкрадчиво осведомился Феликс, и на губах его заиграла не очень-то привлекательная улыбка.

— Вы подслушивали? — строго спросил Турецкий.

— Я пытался, — чистосердечно признался толстяк, — поскольку любопытством от природы награжден неимоверным. Но понял мало. М-м… собственно, Герда, дорогая, я хотел бы получить от вас обнадеживающую информацию о предстоящем хлебе насущном на вечер грядущий. Но если вы так мило воркуете…

— Ваша очередь, мы уже обсудили свои секреты, — вздохнул Турецкий, успев заметить, как перекосилось лицо Герды, и жалобный взгляд взмолился: «Не оставляйте меня с этим чудовищем…»