Квадратные метры хитрости - Мария Мусина Страница 25

Утром на кухне я столкнулась с Антоном. Мы теперь встречались на кухне – как в коммунальной квартире жильцы. Я чувствовала себя несчастной. И выглядела несчастной. И голос у меня жалобный. И все это было искренне! Какая разница, почему мне плохо? Мне плохо…

Антон – мне даже показалось – с каким-то ехидством наблюдал за мной. Как больно, когда человек, которого ты считала близким, не сопереживает тебе, а смотрит словно чужой. И недобрый.

Я говорила о ерунде какой-то, о том, что надо бы борщ сварить, давно не готовила, но осеклась на полуслове и стала просто варить кофе.

Потом растерянно бродила по квартире. Несмотря на «почищенное» помещение – все казалось чужим. Я попыталась представить, что это с Антоном случилось что-то непонятное, тревожное. А я вот так смотрю на него – со злорадством – и молчу. Не получилось этого представить.

Антон собрался и ушел на работу. Даже не выразив мне сочувствия!

Я расплакалась.

Заехала адвокат Наташа. Поддержала меня морально. Говорила, что это еще счастье – подписка о невыезде. А могла бы быть и тюрьма. Я заплакала еще горше – дожила! Теперь мое счастье – это не тюрьма.

– С Антоном еще постоянно на ножах. От этого еще страдаю. Грустно, когда уходит любовь. И даже не любовь. Просто человеческое чувство симпатии.

Наташа посмотрела на меня внимательно.

– В моей жизни было: хожу я по дому в черной шелковой пижаме и страдаю.

– Неужели ты страдала? В черной шелковой пижаме?

– Еще как страдала. А сейчас мы с ним, по ком страдала, созваниваемся иногда, разговариваем. И я всякий раз недоумеваю: по ком страдала? Все же это – гормональное.

– Ты думаешь? – с надеждой спросила я.

– Конечно. Не плачь, – сказала Наташа, – все пройдет.

Я воспряла духом! Даже обвинение меня в убийстве не может прервать процесс движения к справедливости!

И тут мне снова пришла в голову замечательная мысль! На пути к справедливости надо задействовать канал дезинформации, основательно забытый мною. Что неудивительно, при таком развитии событий! Да! Знать бы еще, кто копался в моей машине! Правоохранители? Вряд ли. Кто-то копался в машине еще до убийства Тимофея, в котором меня теперь ошибочно подозревают. Злоумышленники! Больше некому – они. А если не слушают? Все равно можно попробовать!

Пока, правда, никакой значимой дезинформации у меня в загашнике не было. Но – не суть. Она может появиться в любой момент!

Я поделилась этими соображениями с Наташей.

Наташа, прямо сказать, не воодушевилась этой идеей.

– Ты бы сворачивала свою бурную деятельность. Хотя бы на время.

– На какое? – прямо спросила я.

– На неопределенное, – честно ответила адвокат.

– Почему Красавина хотя бы не вызывают на допрос? Как меня, например? Ведь ясно, что он мошенник. А меня вот даже подозреваемой назначили. В убийстве, между прочим!

– Вот именно. Убийство – оно особо тяжкое.

– Но я абсолютно убеждена, что убийство Тимофея связано с попыткой завладеть его квартирой. Теперь-то это будет очень легко сделать Красавину. И его никто не остановит!

Наташа посмотрела мне прямо в глаза:

– Знаешь, почему иногда адвокаты выглядят в судах полными идиотами? Потому что не могут войти в коллизию со своими подзащитными. А те упрутся рогом на какой-нибудь идиотской версии – и стоят. Так вот. Я так не работаю. Либо ты меня слушаешь – либо я тебя не защищаю.

– Я слушаю, – без энтузиазма кивнула я.

– Ирины Осокиной тоже касается, – жестко сказала Наташа, – ладно, мне надо бежать. Будем на связи!

Ушла. Сказала на прощанье:

– Все будет хорошо! То есть все движется по плану – не переживай.

Мне стало очень одиноко. Только Матильда и Одя скрашивали мое уединение. Грустные мысли не покидали меня.

Пришел Кика. Безмерно удрученный. Из роскошного, ироничного метросексуала Кика стремительно деградировал в неказистого, неухоженного мужичка.

Как-то даже неловко было на этом фоне говорить о себе. Но я все же на вопрос «как дела?» ответила развернуто – рассказала другу детства о допросе и беспочвенных подозрениях. Пусть знает, что не он один страдалец на этом свете!

Кика слушал меня, но как-то невнимательно. Иначе непременно заинтересовался бы: какого черта меня понесло в квартиру неведомого Тимофея Поднебесного, и кто он вообще такой? Посмотрев на эту Кикину реакцию, я не стала даже упоминать об убийстве Леонида. Знает ли Осокин о том, что накануне убили Иркиного сотрудника? Если знает – то почему не говорит об этом? А если не знает – то как ему это удалось – не знать? Все это меня навело на мысль, возможно, непоследовательную:

– Уж, не ты ли, друг мой ситный, натравил на меня правоохранительные органы? – поинтересовалась я. – Это только тебе в голову могла прийти и засесть эта дурацкая мысль, что я знаю, кто похитил Ирку!

– Ты с ума сошла? – растерянно спросил Кика.

– Я-то нет, не сошла.

Кика посмотрел на меня как-то напряженно и сказал:

– Я к тебе как к другу пришел, – и посмотрел беспомощно.