Ни слова больше! - Карен М. Макманус Страница 25

Я подаюсь вперед и хлопаю впередисидящих по плечам:

— Итак, начинаем знакомство с элитной тусовкой.

— Давайте ее так не называть, — говорит Надя.

— Давайте перестанем цепляться к словам, — ворчит, вылезая, Мэйсон.

Мы идем к дому пешком, лавируя между тесно припаркованными машинами. Останавливаемся перед фасадом, который сплош сделан из окон.

Первой прерывает молчание Надя:

— А вход-то где?

Тут один из гостей толкает окно и выскакивает наружу. Проносится мимо нас, падает на колени, его выворачивает под куст. Из открытой стеклянной двери пульсирует музыка.

— Спасибо за наводку, — говорит Мэйсон и хватает тонкую серебристую ручку.

— Ему не надо помочь? — спрашивает Надя, оглядываясь на парня в кустах.

Я морщу нос:

— Тут не поможешь.

Парень встает и пошатываясь плетется обратно к двери.

— Перебор, — машет он нам пластиковым стаканчиком, который все еще держит в руке.

— Начало многообещающее, — изрекает Мэйсон и жестом приглашает войти: — Прошу.

Первое ощущение, как только нас затягивает в толпу гостей: мы неподобающе одеты. Вернее, я и Надя. Мальчики в обычных прикидах, а девочки почти все вырядились как на бал. Кто-то на каблуках, но большинство босиком — видно, уже устали от туфель.

— Абби! — зовет Надя. Абби Лью стоит у стены в коротком красном платье и обмахивает лицо. — Потрясающе выглядишь. Мы не знали, что вечеринка с дресс-кодом.

Другая на месте Абби могла бы поиздеваться над нами, как над второсортными, но та лишь по-доброму улыбается:

— Ой, что ты, просто мы с девчонками решили нафуфыриться. Когда еще выпадет такая возможность, правда? — Она снова обмахивается. — Я как раз собиралась выпить. Не хотите?

— Еще как хотим, — энергично кивает Мэйсон.

— Напитки в кухне, — сообщает Абби. — Идемте, покажу.

Я касаюсь Надиной руки.

— Я вас догоню, — говорю. — Мне надо в туалет.

Друзья уходят, а я протискиваюсь сквозь толпу в поисках уборной. В какой-то момент вижу длинную очередь из девочек в коридоре. Вздыхаю и встаю в конец, сокрушаясь о том, что нельзя просто выйти и отлить у дерева. Когда я возвращаюсь, друзей нигде не видно.

Зато я замечаю Шарлотту.

На ней переливающееся платье цвета бронзы, волосы подхвачены с одной стороны блестящей заколкой. Она черпает из хрустальной чаши красную жидкость и разливает ее по стаканам. При виде меня берет один и поднимает в воздух.

— Пунш? — спрашивает она.

— Спасибо, — говорю, забирая стакан. — У тебя потрясающий дом.

Шарлотта окидывает взглядом кухню — размером как две наши, да еще экипирована по последнему стандарту, — будто никогда об этом не задумывалась.

— Ничего, — кивает она. Я только хмыкаю, и Шарлотта спохватывается: — Ой, дом, конечно, классный, просто далековато от школы. Я иногда завидую тем, кто забегает домой на обед.

В жизни не бегала домой на обед. Ладно, она, в принципе, всю неделю вела себя дружелюбно, поэтому говорю:

— Если очень приспичит, можешь забежать как-нибудь ко мне.

— К тебе?

По-видимому, Шарлотту поражает мысль, что я где-то живу и не перестаю существовать, как только пропадаю из ее поля зрения. Секунду спустя она вновь натягивает маску радушной хозяйки и произносит:

— Очень мило с твоей стороны.

Темы для разговора исчерпаны.

— Трипп здесь? — спрашиваю.

— Здесь, — кивает Шарлотта, зачерпывая пунш. — Только на твоем месте я бы его сейчас не трогала. Он не в духе.

— Не в духе? А что такое?

Шарлотта критически щурится на выстроенные перед ней стаканы. Во всех совершенно одинаковое количество жидкости, но она добавляет немного в два. Потом хмурится, берет один из них и выливает содержимое обратно в хрустальную чашу.

— Нелегко это, — вздыхает она.

— Что нелегко?

Ее туманные намеки начинают порядком бесить.

Уловив мое раздражение, Шарлотта поднимает глаза и смотрит на меня в упор:

— Жить с тем, что мы видели. Тогда в лесу. Такое трудно забыть.

— О! Понимаю.

От ее неожиданной искренности мне становится немного совестно. Я иногда включаю репортера и забываю, что имею дело с живыми людьми. Отхлебываю пунш — сахара явно недостаточно, чтобы скрыть избыточную крепость напитка.

— Каждый справляется по-своему, — продолжает Шарлотта. — Триппа если взбудоражить, он первым делом норовит напиться. — Ее лицо каменеет. — Как, например, после встречи с выжившим из ума стариком.

— Он рассказал тебе о мистере Соломоне?

— Конечно. Я говорила, нечего соваться в этот комитет. — Она смотрит на меня так, будто я его туда силком затащила. — Бог с ним, с грантом.

— Каким грантом? — не догоняю я.

— Не помню точно, — отмахивается Шарлотта. Еще бы! Тот, кто живет в таком доме, не заморачивается по поводу каких-то грантов. — Там требуется общественная работа, вот Трипп и… — Она отвлекается на стайку девочек, слетевшихся на пунш: — Эй, по одному, пожалуйста!

Оставляю Шарлотту дирижировать раздачей и выскальзываю в коридор.

Проверяю телефон. Из несуразной эсэмэски от Мэйсона — «Тут Дзеф, обижаю его» — ясно, что мой худосочный друг: а) уже набрался и б) встретил свою пассию, Джефа. В стайке девочек неподалеку мелькает Надин розовый свитер.

Делаю вывод, что друзья пока вполне обойдутся без меня, и пускаюсь в разведку по дому. Похоже, самые пьяные собрались в комнате с высоченным потолком и телевизором во всю стену. Насколько я знаю прошлого Триппа, в паршивом настроении он в толпу не полезет. Вспоминаю, куда в таких случаях мог податься бывший закадычный друг, и выхожу во двор. Пальто я давно бросила в кучу сваленной одежды, так что теперь дрожу от холода.

В просторном саду Шарлотты небольшими группками тусуется народ. Окидываю взглядом бассейн, фонтан и безупречного вида сарай — по сути, еще один дом. Территория огорожена стеной и кованой решеткой между расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга каменными опорами. Все, кроме самой дальней, выглядят одинаково. По мере приближения бесформенная опора принимает человеческие очертания. Свесив ноги, на колонне сидит Трипп, в левой руке зажата почти пустая бутылка виски.

Подхожу ближе, закидываю голову, спрашиваю:

— Как ты туда забрался?

Трипп растерянно моргает — только что меня заметил.

— Залез, — коротко отвечает он.

Он без куртки, голубая рубашка полурасстегнута, рукава закатаны. Взлохмаченные волосы в лунном свете отливают серебром; в темноте черты лица выглядят утонченными, как у скульптуры. «Какой красавчик», — думаю я, не успев заменить мысль на более уместную, вроде: «Да он в стельку пьян».