Фантомас - Марсель Аллен Страница 25

Из груди подсудимого вырвалось рыдание. В руках дам появились платочки, которыми они промокали глаза.

Баронесса де Вибрей, не в силах сдержать себя, разрыдалась. По щекам маленькой Терезы тоже покатились слезы.

Кое-кто из мужчин пытался сохранить скептический вид, но большинство смущенно покашливало, скрывая волнение. Присяжным тоже с трудом удавалось удержать на лицах бесстрастное выражение.

Судья Боннэ наклонился к Доллону.

– Вот увидите, – прошептал он, – таким образом он только усугубит свое положение. Или я ничего не смыслю в отечественной юриспруденции!

Тем временем зал снова затих под негодующим взглядом председателя суда. Дождавшись тишины, судья повернулся к обвиняемому и спросил с иронией:

– Значит, мсье, вы поэтому не произнесли ни слова на предварительном следствии? Что ж, любопытно. Остается только восхититься тем упорством, с которым вы отстаиваете свое доброе имя. Просто ангел какой-то! Просто…

Пока он подбирал слово для нового сравнения, Этьен Ромбер обвел глазами зал и промолвил:

– Я уверен, ваша честь, что здесь найдется немало людей, которые меня понимают и поддерживают.

Судья блеснул очками:

– А я уверен, господин обвиняемый, что таких людей не останется вовсе, как только они узнают о вас все, что известно мне! Сколь бы вы ни были красноречивы, факты остаются фактами: в тот момент, когда вы узнали, что ваш сын совершил убийство, когда обнаружили вещественное доказательство его вины – окровавленную салфетку, вы не колебались ни секунды – вы, честный человек, законопослушный гражданин своей страны, правосудие которой вы так уважаете! Вы даже не подумали позвать жандармов, которые были прямо во дворе замка! Нет, напротив, вы дали убийце ускользнуть, более того, вы сами организовали его побег! Вы же не будете это отрицать?

Лицо Этьена Ромбера покрылось красными пятнами, голос вибрировал от волнения:

– Да, ваша честь, если вы обвиняете меня в сокрытии преступления, то я не буду этого отрицать. Наоборот, я скажу всем присутствующим в этом зале: да, я не отдал своего сына в руки полиции, я помог ему бежать! Долг всякого отца – я употребляю это выражение в самом высоком смысле, господин судья – так вот, отцовский долг, я считаю, заключается в том, чтобы не предавать свое дитя даже тогда, когда оно совершило ужасную, трагическую ошибку!

По залу суда пробежал шепоток. Председательствующий презрительно пожал плечами.

– Оставим эти пустые разговоры, – процедил он. – Так мы зайдем Бог знает куда. Вы можете произнести сколько угодно красивых сентенций, мсье Ромбер, оправдывая свое поведение. Это ваше дело. Мне, однако, представляется куда более полезным придерживаться фактов. Поэтому будьте любезны по возможности точно отвечать на мои вопросы.

Обвиняемый опустил голову.

– Я вас слушаю, ваша честь, – вздохнул он.

Судья удовлетворенно кивнул:

– Итак, прежде всего давайте уточним – сознался ли ваш сын в убийстве маркизы де Лангрюн, когда вы предъявили ему вещественное доказательство? Или он сделал это позже? Предупреждаю, любой ваш ответ может быть поставлен под сомнение, но, по крайней мере, суду станет ясна выбранная вами линия защиты.

Итак – да или нет?

Этьен Ромбер снова горько вздохнул.

– Ваша честь, – тихо проговорил он, – любой мой ответ не прояснит мотивов преступления. Никакие соображения выгоды не могли двигать Шарлем. Дело в том, что мой сын был безумен. Это наследственное. Его мать признана душевнобольной. Сейчас она находится в психиатрической лечебнице. Если мальчик и убил несчастную маркизу, то сделал это в состоянии помрачения рассудка.

– По вашим словам я могу заключить, – отозвался председатель, – что ваш сын сознался, но вы не хотите подтверждать это на суде!

Подсудимый протестующе поднял руку:

– Я не говорил, что он сознался!

– Но вы это подразумевали?

Этьен Ромбер молчал. Председательствующий выжидательно смотрел на него. Потом продолжил:

– Значит, вы отказываетесь отвечать на этот вопрос. Хорошо, пойдем дальше. Скажите, что вы делали после того, как покинули замок Болье?

Обвиняемый невесело усмехнулся:

– Что обычно делают, когда спасаются бегством… Заметают следы! Мы петляли по лесу, пока окончательно не выбились из сил. И, видит Бог, я никому не пожелаю пережить в жизни что-либо подобное!

Судья хмыкнул:

– Охотно верю. И сколько это продолжалось?

– Почти четверо суток, ваша честь. Четверо кошмарных, невыносимых суток…

– Итак, – продолжал председатель, буравя подсудимого глазами, – вы убили Шарля Ромбера на четвертый день после вашего побега?

Несчастный застонал:

– Господин судья, умоляю, будьте милосердны, не мучайте меня! Я никого не убивал! Ведь это был мой сын, мой единственный сын… И он был преступник, его ждала гильотина!

Но председателя, казалось, невозможно было разжалобить. Он снова пожал плечами:

– Конечно, его бы все равно поймали и, несомненно, казнили бы. Почему бы не взять на себя роль палача… Итак, вы признаете, что вы его убили?

Этьен Ромбер выпрямился и сверкнул глазами:

– Нет, не признаю!

Судья повернулся к присяжным:

– Господа, вопреки всем уликам подсудимый отрицает свою причастность к убийству Шарля Ромбера.

– Да, отрицаю! – громко подтвердил оскорбленный отец. – Я никогда не признаюсь в том, чего не совершал, чего никогда не смог бы совершить, даже если бы хотел! Я не убивал своего сына!

Судья стукнул кулаком по столу.

– Опять та же история! – воскликнул он. – Вы пытаетесь запутать следствие, Ромбер!

– Я никого не запутываю, ваша честь! Я говорю чистую правду!

Из зала послышались взволнованные выкрики. Присутствующие, затаив дыхание ловившие каждое слово обвиняемого, не могли больше сдерживать свои эмоции. Чтобы восстановить тишину, председателю пришлось позвонить в колокольчик, напоминая публике об уважении к суду.

– Я думаю, – заявил он, – господа присяжные сумеют отличить правду от вымысла. Пока я вынужден констатировать, что подсудимый не смог еще дать ни одного убедительного ответа на мои вопросы.

Он снова обратился к Ромберу:

– Можем ли мы хотя бы узнать, какие указания вы, как любящий отец, давали своему сыну? Как вы советовали ему поступить?

Подсудимый помолчал, стараясь взять себя в руки, и ответил уже более спокойно:

– Высокий суд, прошу вас понять, что я не мог заставить себя выдать сына полиции. Позор, который его ожидал, хуже смерти. Что я ему мог посоветовать? Только одно – исчезнуть навсегда.