Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова Страница 24

Толстый кот-пятицветка вылез на крыльцо, хитро прищурившись зеленым глазом. Было холодно. Под ногами чавкала жидкая грязь. Рыбьи отбросы гнили посреди двора. Избалованные коты даже не смотрели на специфическое угощение, уже наевшись до отвала: для котов щедрые хозяйки одесских дворов никогда не жалели еды.

В нос сразу ударили резкие запахи жареного лука и общей уборной. Ну это же – Молдаванка. Таня помнила ее такой. Пробираясь по знакомым лабиринтам узких закоулков, она не смотрела себе под ноги: здесь все было привычным и родным.

Еще не рассвело, но на Молдаванке никогда не было ночного освещения. Плотная тьма скрывала не только утлые хибары, но и даровала какой-никакой покой. Ночью не звучали голоса и были закрыты двери. Молдаванка представала непривычно тихой. Такой ее Таня не привыкла видеть.

Было около шести утра. Где-то вдалеке прозвучал заводской гудок расположенных поблизости железнодорожных мастерских. Все чаще навстречу стали попадаться рабочие, спешащие на заводы и фабрики, – унылые, измученные, покорные своей судьбе.

Таня и Ида углубились в такие узкие извилины Молдаванки, что в них запутался бы, потерялся житель любого другого района. Но так путь к дому был короче, а Таня и Ида настолько хорошо ориентировались в тесных переходах, что им не нужен был ни ночной свет, ни утренние солнечные лучи.

Двор спал. Там хозяйничали лишь коты. Ида протянула Тане ключ от двери Кати. Вокруг стояла абсолютно непривычная тишина.

При виде Тани толстый кот-пятицветка потянулся на ступеньках и вдруг разлегся во всю ширь крыльца, предлагая с ним поиграть. Котяра был невероятно забавный. Белые пятна на его шерсти, казалось, светятся в темноте. Кот качался на спине, вытянув вверх лапы. Таня рассмеялась и, нагнувшись, пощекотала его живот, погладила бархатистую шкурку. Котяра свернулся, но все же замурлыкал от удовольствия.

– Ну и как я войду? Может, ты меня пропустишь? – спросила его она. В ответ кот снова растянулся, еще больше, заняв все крыльцо, и Тане пришлось перешагнуть через него.

Она не спросила Иду, чей это кот: на Молдаванке коты всегда были общими. С ними и возились, и кормили их всем двором.

Девушки шагнули в комнату Кати, и Таня едва не упала, сразу споткнувшись о какой-то деревянный ящик, лежащий возле самой двери.

– А я ж тебе говорила – бардак, – не удержавшись, сказала Ида, стараясь спичками зажечь висящую в крошечной тесной прихожей керосиновую лампу. В свете сразу проявился пол, заваленный вещами. В этой груде вперемешку валялись и платья Кати, и постельное белье.

Нагнувшись, Таня подняла наполовину пустую баночку с румянами, купленными, по всей видимости, в дорогом французском магазине на Ришельевской. Стоила такая косметика немало, и Таня не сомневалась, что Катя ни за что бы не позволила ей валяться на полу. Она нахмурилась, сжав баночку в руке.

– Это совсем не похоже на квартиру самоубийцы.

– Тот старый шпик, что от полиции приходил, сказал, что это она сама сделала, – бойко отрапортовала Ида, – перед смертью.

– Сама? Но зачем? Я не понимаю! Я никогда не слышала, чтобы люди переворачивали всю квартиру вверх дном перед тем, как покончить с собой! – Таня хмурилась все больше и больше.

– А он сказал, что она была больная на голову и не соображала, что делает. Так сказал он… – объяснила Ида, но не очень уверено. Она уже и сама не верила в это.

Таня шагнула в комнату. Там все обстояло еще хуже. Стоявший посередине стол был перевернут прямо с остатками еды. На полу валялись осколки разбитой посуды. Чувствовался запах алкоголя – в угол закатилась разбитая бутылка водки. Одна ножка у стола была сломана, Ида сказала бы: вырвана с мясом. И снова – белье, платья, вещи… В углу виднелась полностью развороченная постель.

– Выглядит так, словно здесь происходила борьба, – задумчиво сказала Таня, подсвечивая себе лампой, – но с кем она могла бороться? Кто мог это слышать?

– Я не слышала… – испуганно ответила Ида. – Хотя… Знаешь, я тут подумала… Стенки ведь у меня с ней не смежные. Я могла и не слышать. Особенно, когда ушла в глубь комнаты.

– А у кого смежные?

– Федоренков, сапожник. Но он две недели пил. От него жена сбежала. А за день до смерти Кати его увезли в лечебницу с белой горячкой. Так что хата стоит пустой.

– Значит, все-таки могла быть борьба… Когда ее нашли, тут все так и выглядело?

– Точно так. А висела она вон там. – Ида указала на черный крюк, торчавший в потолке, вокруг которого осыпалась штукатурка.

Белое пятно этой штукатурки вдруг показалось Тане странным… Она стала под крюком, затем внимательно осмотрела стул, пол… Ни на перевернутом стуле, ни на полу не было следов штукатурки. Но они должны были быть, если Катя сама снимала лампу и раскачивала крюк, чтобы закинуть веревку! Никаких следов не было.

– На платье Кати была штукатурка с потолка? – обернулась она к Иде. – Вспоминай, вспоминай!

– Не было… У нее же платье было красное! Я бы на нем заметила.

Ида переминалась с ноги на ногу, было видно, что ей явно неловко. Таня это заметила. Сама она чувствовала себя точно так же, но отступить уже не могла.

– Ты иди. Я тут сама покопаюсь. Потом зайду к тебе.

Ида с таким облегчением выбежала из комнаты, что Таня рассмеялась бы, если бы смогла это сделать. Пока же единственным чувством, которое она испытывала здесь, был страх. Жуткий, липкий страх, от которого останавливалось сердце и застывала в жилах кровь. Почему – она не могла объяснить. На Молдаванке самоубийство уличной девицы, обманутой своим любовником, было самым обычным делом. На своей памяти Таня помнила таких несколько. Но здесь все обстояло иначе.

Разглядев на полу жестяную коробочку из-под индийского чая, она взяла ее в руки. Из коробочки вывалились жалкие сокровища Кати и лежали тут же, на полу. Таня сразу вспомнила комнату Геки. В таких коробочках свои сокровища хранили исключительно бедняки.

Она села прямо на пол и принялась рассматривать содержимое этой примитивной шкатулки. Бумажный цветок. Дешевое зеркальце. Розовая шелковая лента. Два жестяных колечка с «сердечными глазками» – зеленым и желтым. Дешевые деревянные бусы, покрашенные в красный цвет. Бусы из искусственного жемчуга. Дешевые жестяные сережки. Бронзовый крестик на простой веревочке. Куколка с оторванной рукой – маленькая нарядная куколка в пышном розовом платье. Изящная, дорогая вещица из фарфора, от вида которой у Тани просто мучительно защемило сердце. Страшно было представить Катю, эту маленькую, так и не ставшую взрослой девочку, которая купила куколку в дорогой лавке на деньги, заработанные обслуживанием мужчин…