Отторжение - Инна Тронина Страница 24

Сейчас я хожу по квартире полусонная, в мятом фланелевом халате. Между прочим, до обеда не удосужилась причесаться. В голове такой туман, что я отрешена от всего мира. Сестра Олимпиада отправилась гулять — с Откой и братьями. А я, не умывшись, не почистив зубы, разрезала гранат и стала выедать по зёрнышку. Невероятно хочется спать. Истома разливается по всему телу. Я чувствую себя пылинкой, танцующей в солнечном луче.

У нас сегодня выходной, и на Дружинниковской улице дежурят другие люди Озирского. Зато завтра, в понедельник, ожидается развязка. Наверное, бандитов возьмут, и мы поживём спокойно. Саша Николаев обещал встретить Липку с ребятами на перекрёстке. В парк «Красная Пресня» они пойдут вместе. Конечно, дальше двора детей нельзя отпускать одних. Липке четырнадцать, но всё же она — ребёнок. И доверять ей других детей на дороге никак нельзя.

А так я не волнуюсь. Саша — человек надёжный, ответственный. Баловаться мелкоте не разрешит. И Липке с коляской поможет. Сегодня мы ночевали без него. Сашу пригласили в гости какие-то родственники.

Я подошла к окну в кухне и увидела соседку с третьего этажа. Она опять гуляла со своими пуделями — белым и чёрным. Пудели разные — карликовый и очень большой. Маленького, чёрного зовут Микки. Большого, белого — Рокко. Оба — кобели, и к ним на случки всё время водят сук соответствующей породы. Эта Мария давно торгует щенками. Да ещё палёной водкой, из-за чего на лестнице всё время гудят алкаши. Ещё мама говорила, что разводят они с любовником это пойло в области, прямо в грязной ванне.

Зато у Марии итальянские сапоги с вязаными голенищами за двести баксов*, кожаная куртка «Анжелика». Точно также она гуляла здесь и год назад, в субботу. И я стояла около окна, смотрела на неё. Думала, о том, что произошло четыре дня назад. И как прореагирует мама, когда узнает об этом. А ведь я уже залетела, только ещё не знала об этом…

Так мама ничего и не узнала — ни о моём падении, ни о внучке. Разве только с того света нас видит. Стерва я последняя — на кладбище давно не была. А когда ехать, если времени совершенно нет? Вот разберёмся с бандитами, тогда и навестим моих родителей.

А год назад у нас была большая стирка. Машина грохотала чуть не целый день. Мы втроём орудовали в ванной, а потом развешивали белье — в том числе и на балконе. Мама в те дни часто дежурила в буфете. Я тоже ночевала в «Белом Доме». Все уже знали, что готовится разгон. Хозяйство мы забросили. И только в субботу бросились находить порядок. Стирали все вместе в последний раз. Вот так же солнышко светило, и деревья желтели прядями. И Мария гуляла с собаками. А как началась на Пресне заваруха, уехала в тур, на Кипр.

Я чувствую себя неважно. Грудь болит, живот. Наверное, не надо было коляску одной тащить на шестой этаж. Лифт стоял сломанный целую неделю — только вчера починили. Ладно, Саша сейчас помогает. Заругал меня, что его не дождалась, тяжести поднимала. А я уже привыкла — год почти, как старшая в семье. Иногда так обидно, что слёзы льются сами. Рано всё на меня свалилось! Другие до пенсии под опекой, а тут всего девятнадцать лет…

Но надо крепиться, держаться. Ещё только моего нытья и не хватало. У меня есть Октябрина, и этого достаточно для счастья. Человечек мой родной, такой любимый! Как взгляну на неё, сердце прыгает в горло. В ней собралось всё, что мне дорого. И мамина кровь, и папина, и моя, и… Стоп! Об этом не надо думать. Так больно вспоминать всё это, и вместе с тем сладко.

Онмне ничего не обещал. Всё сразу было ясно. Сейчас, кажется, на родину к себе уехал. Нетегов Москве. А я всё хожу под окна с коляской, когда вырываюсь на прогулку одна. На Садовом кольце воздух плохой, конечно. Но, если углубиться в арбатские переулки, становится лучше. Я гуляю под окнамиегодома и надеюсь, что оттуда нас видно. Семья-то ничего не поймёт, а вот Откин отец обо всём догадается…

Особенно люблю там бывать вечерами, когда прощальное солнце горит в сплошных стёклах окон. Обязательно проезжаем и мимо бывшего приюта Лены Косулиной. Она прятала нас год назад, когда меня хотели арестовать, и Андрея тоже. А потом её убили бандиты, и приют разогнали. Теперь там продовольственный склад.

Странно ещё, что у меня молоко есть. Столько всего пережила, так много ревела! Но это только если оставалась одна. При детях нельзя — испугаются, сами расплачутся. Конечно, Андрей Озирский очень нам помог. Зиму мы пережили у него в агентстве, в Питере. Но ведь мальчишек нужно было в школу отдавать, Отку регистрировать — и мы вернулись. Всё это время жили, как на войне — никаких поблажек. Я на них, конечно, не претендую, но иногда становится грустно.

Я вообще не была в декрете — ни до родов, ни после. Сидела в приёмной даже утром тридцать первого мая. Уже схватки начались, а я могла только по приёмной туда-сюда бегать. Андрей уехал на задание, другие ребята — тоже, и я осталась в офисе за старшего. Со мной — только Липка и братья, от которых никого толку. Хорошо, что Саша Николаев приехал. Так ведь он — чужой мужчина; при нём не разродишься.

Кончилось тем, что я буквально взвыла. Оставила Сашу на хозяйстве, а сама позвонила Арине Скресановой. Это — доктор, которая вела меня на протяжении нескольких месяцев. Она первая и взяла на руки мою дочку. Всё произошло в ванной комнате жилой квартиры. А Арина мне ещё и завидовала, потому что самой ей пришлось рожать в чужом дачном домике.

После родов я вернулась в приёмную через неделю — как после ОРЗ. Понятно, «Брянский лес». Партизанам некогда разлёживаться. Каждые три часа бегала кормить ребёнка. Так ведь в приёмной ещё самая лёгкая работа. Другим сотрудникам Андрей вообще спуску не даёт.

Пока Арина сидела рядом со мной в ванной, рассказывала всякие истории из своей практики. Я ведь «в воду» рожала — по методу Чарковского. Во-первых, Арина хотела проверить действенность этого метода. Она ведь педиатр. И молодые мамаши часто спрашивают, полезен этот метод или вреден. Во-вторых, я в Питере не прописана, на учёте в консультации не стояла, и с роддомом могли выйти сложности. Начнут там спрашивать, что да как — ну их в баню. Решили обойтись своими силами, и не ошиблись.

Так вот, Арина один потрясающий случай вспомнила. При ней «в воду» рожала очень странная женщина. Рассказывала, что во время беременности ежесекундно испытывала неизъяснимое блаженство. Все девять месяцев она чувствовала такое счастье, какое невозможно описать. Вернее, это чувство правильнее назвать благостью.

Роды прошли нормально, но мальчик прожил всего четыре дня. И умер он непонятно от чего. Он отдал матери всю любовь, всю нежность сразу, а потом ушёл. Арина назвала это «синдромом внезапной смерти». Ребёнку не понравился этот мир. Конечно, что в нём может понравиться сейчас?

А вот мою Октябрину, видимо, всё устраивало. Она так торопилась «на выход», что мы обе чуть не погибли. Дочь пошла плечиком. Пришлось «рожать её обратно». Удовольствие ещё то. Хорошо, что я занималась гимнастикой — до шестнадцати лет. Пришлось выскакивать из ванны и срочно вставать на голову. А то бы кранты — и «скорая» не успела приехать.

По крайней мере, Отку бы я потеряла. А это и мой конец. Где я ещё такую же возьму? Арина умница, сообразила, что в положении «на голове» плод провалится обратно — под действием силы тяжести. Я плохо помню, как это происходило. Растрёпанная, голая, вся в крови… Потом нас с Ариной крупный озноб бил три дня кряду. Интересно, почему сегодня только плохое вспоминается?