Дело чести генерала Грязнова - Фридрих Незнанский Страница 24

Перед тем как подняться на крыльцо, Раиса Борисовна постояла на нижней ступеньке и, положив руку на резное перильце, вдыхала настоянный волнующими летними запахами воздух и не могла надышаться. Будто боялась того, что как только она переступит порог этого добротно сложенного дома, который был куплен за бесценок у отъехавшей из Боровска семьи для нужд «Алтынлеса», то тут же исчезнет волшебное очарование этого вечера. А вместе с ним отойдут в прошлое и жадные ласки Рогачева, обжигающий жар его губ, прильнувших к ее обнаженному животу, к ее возбужденным соскам, изнывающим от проснувшегося в ней желания и сладостного томления, которое она испытывала только с этим сильным человеком, который был намного старше ее. Впрочем, как и ее муж. Но один из них сумел сохранить свою мужскую силу и мог сделать счастливой любую женщину, а другой не мог, потому что много пил водки.

Правда, она и сама давно была не девочкой, но еще горела страстным желанием, слишком поздно в ней проснувшимся, и хотела быть не только желанной, но и счастливой.

Последний раз набрав полную грудь воздуха, Раиса Борисовна поднялась на крыльцо и тронула наружную дверь. Она была не заперта: верный признак того, что Полунин давно уже в отрубе и спит сейчас непробудным сном.

Понимая, что в один из запоев он может и не проснуться, Полунин никогда не закрывал на ключ или щеколду входную дверь.

– Ну и ладненько, – буркнула Раиса Борисовна, входя в просторные сени и включая свет.

Сбросив с ног туфли и помассировав икры, она надела тапочки и, уже загодя закипая злобой к мужу, потянула на себя скрипнувшую дверь. В нос шибануло тошнотным запахом устоявшегося перегара, от которого ее едва не замутило, и она, зажав пальцами нос, шагнула к окну и настежь распахнула створки.

В дом ворвался свежий вечерний воздух, и дышать стало легче. Как она и предполагала, Полунин спал, ничком распластавшись на диване, подле которого стоял круглый обеденный стол, и даже тапочки с ног не удосужился сбросить. Видимо, как засосал последние полстакана водки, остатки которой просвечивались на донышке бутылки, так и завалился на диван.

«Сон алкоголика крепок, но краток» – услышала как-то понравившийся ей афоризм Раиса Борисовна, однако «ее Полунин» спал обычно и крепко, и долго.

Включив люстру в три рожка и задвинув на окнах старенькие шторы, также доставшиеся от прежних хозяев дома, она вернулась к столу, с брезгливостью бросила в мусорное ведро почти пустую бутылку, туда же полетели надкусанный кусок зачерствевшего хлеба, огрызки колбасы. Брезгливо протерла влажной тряпкой клеенчатую скатерку на столе и потянула тапочки с ног Полунина.

Да видимо, неудачно, разбудила.

– Пришла? – шевельнул он вдруг губами, уставившись на нее еще не протрезвевшими, мутными глазами.

Раиса Борисовна бросила на пол тапочки, покосилась на мужа. В такие минуты она испытывала к нему совершенно непонятные ей чувства. И жалость здесь была, и злость, нанизанная на ненависть, и откровенное презрение, и какие-то останки чисто женского сострадания к человеку, которого она, может быть, даже любила когда-то как отца своих детей.

Практически оставшись не у дел после развала Советского Союза и уничтожения Ельциным коммунистической партии, на которую Олег Полунин работал, будучи рядовым инструктором крайкома, он с каждым годом падал все ниже и ниже, находя отдушину лишь в стакане с водкой. Непыльная и хорошо оплачиваемая должность генерального директора «Алтынлеса», которую предложил ему Рогачев, должна была, казалось, вернуть его к жизни. Это только по телевизору в рекламных роликах какие-то неузнаваемые актеры вещают с бодрецой в голосе о том, что вот, мол, попил месячишко такого-то дерьма в таблетках и вылечился от застарелого алкоголизма, жена не нарадуется.

Сейчас их уже ничего практически не связывало, кроме как печати загса, трехкомнатной квартиры в Хабаровске и сына с дочерью, которые живут своей собственной жизнью.

– Прилетела, – устало отозвалась Раиса Борисовна, покосившись на мужа.

– А чего так долго?

«Он еще спрашивает… козел!» – начала было закипать она, однако все-таки сумела взять себя в руки.

– Было бы еще дольше, если бы Рогачев не подвез. Он как раз попросил кое-какие бумаги для наших компаньонов подготовить, вот и пришлось задержаться.

Полунин буркнул что-то нечленораздельное, поворачиваясь лицом к спинке дивана, а она вдруг почувствовала острую, почти обжигающую ненависть к этому человеку, который уже давным-давно перестал быть для нее мужем, но перед которым она все еще должна была оправдываться за каждый свой шаг. Чтобы не сорваться и не наорать на него, она повернулась было к двери, однако, уже не в состоянии остановиться, полоснула по его спине испепеляющим взглядом и почти процедила сквозь зубы:

– Ты того… директор хренов, когда машину берешь, то обратно ее присылай. Рогачев не каждый день подвозить будет.

– Ладно, извини, – буркнул Полунин, ворочаясь на диване. – Больше такого не повторится.

Его взлохмаченная голова приподнялась над диваном, и он, видимо с великим трудом, заставил себя принять почти вертикальное положение.

– А у тебя… случаем…

Его проснувшийся «червячок» уже требовал свое. И будет требовать до тех пор, пока не насытится – может неделю, может две, а возможно, что и месяц. Все это она уже проходила, и сколько бы Полунин ни клялся, что «завяжет» с питием, он вновь и вновь возвращался к стакану.

– Выпить, что ли?

– Ну!

– Так ты же обычно пару штук покупаешь. Неужто и вторую засосал?

– Окстись, Раиска, – выдавил из себя Полунин, и на его лице проступила какая-то детская просящая улыбка. – Денег на вторую не хватило. А у Сашки в долг брать… Ну-у, в общем, сама знаешь, не в моих это правилах.

– Господи ты боже мой! Кто бы мог подумать?! – воскликнула Раиса. – Они, оказывается, благородных кровей!.. Они даже в долг не могут попросить у своего шофера. О Господи-и!..

– Брось, Раечка, ты же умная женщина.

Раиса Борисовна кинула на мужа презрительный взгляд.

– И что еще скажешь?

– Ну-у… брошу. Честное слово даю, брошу пить.

– Зарекалась свинья дерьмо не жрать!

– Раечка… – обиженным тоном протянул Полунин. – Зачем же ты меня так?

– Ладно, хватит болтовни! – бросила она и уже в дверях сказала, обернувшись у мужу: – В шкафу, в коробке. Бутылка водки, если, конечно, еще не выцедил.

Уже в сенях она услышала, как он зашлепал босыми ногами по полу и его довольное бормотанье, когда он нащупал вожделенную бутылку.

– Хоть бы отравился, сволочь! – в сердцах бросила Раиса Борисовна и вышла на крыльцо.

Укутанный сгустившейся темнотой палисадник дышал скопившимся за день теплом и вечерней свежестью, в воздухе разливалась почти ощутимая нега, откуда-то издалека прилетали заливистый девичий смех и чей-то приглушенный голос, а у нее на душе было настолько мерзко и муторно, что хоть самой запивай по-черному или в петлю лезь. Какое-то время, почти остановившееся для нее, она стояла неподвижно, вскинув голову к нависшим над Боровском огромным мерцающим звездам, а потом почти без сил опустилась на ступеньку крыльца. Могла бы завыть по-звериному, завыла бы.