Пока ты не спишь - Мишель Бюсси Страница 24

– Молились… До сегодняшнего дня. Преступник был у нас в руках. Десять полицейских, пять машин – и мы его упустили. Вопиющая некомпетентность!

Марианна снова провела пальцем по распухшему носу. Ей захотелось сменить тему, и Анжелика с готовностью подхватила:

– Вы не смогли задержать типа, которого искали девять месяцев? Вот невезуха… Кстати, как его вычислили?

Марианна не могла заложить хирурга, хотя доля вины за провал операции лежала и на нем. Нет, она не уподобится Ларошелю и не нарушит профессиональную тайну.

– Нам повезло. Патруль наткнулся на него в гавани Франциска I.

Об остальном можно было рассказать – через несколько часов газета Havre Presse опубликует на первой полосе подробный отчет о полицейской погоне.

– В квартале де Неж он от нас ушел, как сквозь землю провалился.

Глаза Энджи блестели от возбуждения.

– У меня там полно знакомых, многие клиенты живут в де Неж. Могу поспрашивать.

Идея неплохая: люди часто выбалтывают свои секреты, сидя в парикмахерском кресле. Иногда мастеру легче добиться успеха, чем армии осведомителей.

Анжелика профессиональным взглядом оценила потравы на лице майора:

– Боевое ранение… Не расстраивайся, дорогая. Завтра утром замажешь синяки тональным кремом и будешь как новенькая.

– Мы могли его взять! Я облаяла Кабраля, который вел машину, но, думаю, он спас мне жизнь, ударив по тормозам… Надеюсь, никто не заметил, как я перетрухала на том мосту.

– Понимаю… – голос Анжелики дрогнул.

– Что именно?

– Твой страх. Страх перед аварией. Панику в ожидании удара.

Энджи говорила о себе, что теперь случалось редко. В самом начале знакомства она была очень откровенна, поделилась своей ненавистью, страхами, jelaniem-ubit, искуплением. Это скрепило их дружбу, как яд, совместно подлитый в бокал сотрапезника. Потом девушка уподобилась пустой бутылке, дорогому флакону из-под духов, зеркалу, короче – любому стеклянному предмету, который то бывает прозрачным, то посылает вам ваше собственное отражение.

Идеальная подруга. Они замечательно дополняли друг друга. Прагматичная, просчитывающая ходы наперед Марианна. Наивная, романтичная идеалистка Анжелика. Чуточку вульгарная? Да. Ей слегка недостает вкуса, и мужчины это сразу замечают? Конечно! Ерунда, дело поправимое, любой психолог легко все исправит. Сделать новый нос или липосакцию уж точно труднее.

– Ты когда-нибудь попадала в аварию?

– Да. Давно.

Энджи колебалась. Улыбающийся официант принес им профитроли. Соленая карамель ^[25], крошечные зонтики и печенье-веер из слоеного теста. На сей раз ему не удалось полюбоваться красотой Энджи, спрятавшей лицо за завесой шелковистых волос.

– Я никому об этом не рассказывала, Марианна…

– И не стоит, если до сих пор больно…

Анжелика залпом допила вино. Слишком быстро. Так, что несколько капель попали на подбородок.

– Мне исполнился двадцать один год, и у меня был роман с одним типом, моим ровесником. Его звали Людовик. Красавчик, дерзкий на язык. Такие мне тогда нравились… Да почему тогда, сегодня тоже. Месяцев через семь я поняла, что залетела. Я не была дурой и знала, как отреагирует Людовик. Бедный козленочек, конечно же, не хотел никакого ребенка. Мачо сдулся, остался сладкоголосый мальчик, который все объяснил, привел массу доводов, сказал, что его дядя-врач сделает аборт, а родители все оплатят. Я в ответ прошептала на ухо любимому: «Хочу оставить ребенка!» Беднягу словно током шибануло, а я настаивала: «Это мой малыш. Он мне нужен. Я не попрошу тебя признать ребенка, не стану вымогать деньги. Я справлюсь одна».

Вдалеке за окном из «Вулкана» ^[26] вывалилась толпа и рассеялась по площади Оскара Нимейера. Марианна никогда не была в знаменитом культурном центре Гавра.

– Естественно, я ничего не понимала в мужчинах. Людо посмотрел на меня как на психованную идиотку, налил себе виски и спокойно ответил, что так дела не делаются: «Ну не признаю я ребенка, что это изменит?» Он плеснул себе еще и продолжил: «Я буду каждый день думать, что похожий на меня молокосос живет рядом!» Еще одна порция спиртного. «А потом однажды столкнусь нос к носу со своей точной копией…» Закончил Людовик «жизнеутверждающе»: «Не хочу стареть с ощущением, что где-то, как подзаборная трава, подрастает часть меня!»

Марианна поглаживала руку Энджи. Шарики ванили таяли, корочка на соленой карамели пошла трещинами.

– Людо вылакал всю бутылку, но держался, ему было не привыкать. Он целый час пытался меня убедить, я в ответ что-то лепетала. Мы произносили худшие с доисторических времен банальности. «Это мое тело, мой живот, и ни одна сволочь не имеет права сунуться туда со скальпелем». – «Это моя сперма, и ни одна баба не будет производить клонов без моего ведома!» – «Говори что хочешь, но ребенок родится! И плевать, будем мы воспитывать его вместе или нет!» Правда была на моей стороне, он в конце концов это понял и успокоился. Мы даже любовью занялись, а около полуночи Людо сказал: «Поехали, подвезу…» Я тогда жила в Гравиле, в маленькой квартирке.

Ярко накрашенные губы Анжелики сложились в улыбку печального клоуна.

– Чтобы попасть в Гравиль, нужно было преодолеть с десяток виражей. На выезде из четвертого «фольксваген гольф» все еще шел по прямой – Людо даже не попытался повернуть руль или притормозить… Машина двигалась по инерции, мы врезались в стену, скорость небольшая, оба были пристегнуты и отделались ушибами и царапинами.

Голос Энджи надломился.

– Врачи сказали, что ребенок погиб сразу. Людовик был пьян – он этого не отрицал – и расстроен. «Я узнал, что моя девушка беременна, господин судья, и не обрадовался. Но вы же не думаете, будто я устроил аварию, чтобы у Энджи случился выкидыш?»

Десерт превратился в неаппетитное бурое месиво. По площади Оскара Нимейера ехал в парк пустой трамвай, в «Вулкане» гасили огни. Тени припозднившихся прохожих скользили вдоль домов и исчезали во тьме.

– Ты не представляешь, сколько раз с того несчастного дня я об этом думала… Пыталась поставить себя на место Людовика. По сути дела, он был прав. Я не могла, не должна была действовать у него за спиной. Мерзавец меня перехитрил. Я заплатила полной мерой. После нескольких обследований врачи больницы Монод сообщили, что детей у меня не будет никогда. Людовик по-прежнему живет в Гравиле – мы иногда сталкиваемся… случайно… в трамвае. У него трое детей. Он выглядит заботливым отцом.