Убийство в кибуце - Батья Гур Страница 24

— Институт судебной медицины не придумал паратион. Если его нашли, значит, он был в теле.

Моше продолжал просительно смотреть на Михаэля:

— Вы хоть понимаете, что говорите?

Михаэль кивнул.

— Конечно, я отдаю себе отчет, — наконец произнес он, — но изменить факты не в моих силах. Пусть вам больно и страшно, но вы тоже хотите знать правду.

— Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что ее больше нет, а всего лишь месяц назад умер мой отец. Вы думаете, я железный?

Михаэль молчал. Вряд ли что изменилось бы, расскажи он ему обо всем другими словами.

— Давайте сначала порассуждаем о менее страшной возможности, то есть о самоубийстве.

— Кто сказал, что это менее страшно? — с горечью сказал Моше. — Может, вам это и не страшно, а мне страшно. Я вырос с ней, она мне как сестра, — и после паузы добавил: — Была…

— Я понимаю, что она выросла в вашей семье, — сказал Михаэль.

— Да, мои родители стали ее приемными родителями. Она появилась здесь, когда ей было семь лет.

— Она жила с вами? — спросил Леви.

— Нет. Мы жили в доме для детей, а в четыре часа ежедневно шли в дом моих родителей. Аарон Мероз, депутат, тоже жил с нами. Мы росли вместе, и они были мне как брат и сестра.

— Кто были ее родители? — спросил Михаэль. Леви делал записи в оранжевом блокноте.

— Ее родители, — повторил Моше, потом встал и достал из холодильника пластиковую бутыль с водой. — Дерьмо ее родители, — наконец выдавил он из себя со злостью. Махлуф Леви поднял глаза от блокнота. — Она приехала в страну трехлетним ребенком. Ее мать была, кажется, из Венгрии, отец вроде умер. Не удивлюсь, если отца у нее вовсе не было. Звали ее Анна, но мы поменял имя на Оснат. Конечно, у нее не было отца, а если бы вы видели ее мать, то поняли бы, что я имею в виду.

— Я думал, — сказал Михаэль, — что у нее не было семьи вне кибуца.

— У нее собаки не было, не то что семьи. Ее мать умерла, когда ей было четырнадцать, но к тому времени она уже давно жила с нами. Да и умерла ее мать не по-людски — ее переехала машина. Она переходила улицу, не глядя по сторонам. Но тогда Оснат об этом не сказали. Мне отец об этом рассказал всего несколько лет назад.

— Дяди? Тети? Другие родственники? — спросил Михаэль.

— Никого. Все погибли в Холокосте, — ответил Моше. Его лицо стало приобретать нормальный цвет. — У нее был один дом — это мы.

— Понимаю, — сочувственно произнес Михаэль. — Ведь и она сама была вдовой?

— Была. Ювика убили… Сколько лет прошло с Ливанской войны?

— Три года, — сказал Леви.

— Три, — подтвердил Михаэль.

— Значит, она была вдовой четыре с половиной года, — сказал Моше. — Она была замужем за Ювиком Харелем. Может, слышали о нем? — И он вопросительно взглянул на Михаэля, который утвердительно кивнул.

— Подполковник? — чтобы еще раз убедиться, спросил Михаэль.

Моше снова кивнул:

— Четверо детей. И Дворка, мать Ювика, тоже вдова. А вы говорите, что самоубийство — нестрашный вариант.

— Мы бы хотели сначала исключить вариант с самоубийством, — сказал Михаэль. — Поэтому нам надо узнать о ней побольше, и вы нам должны в этом помочь.

— Мне бы не хотелось присутствовать, когда вы будете разговаривать с родственниками, — произнес Моше.

— Да вам и не надо. Но я хочу еще задать вам несколько вопросов. Давайте рассмотрим возможность самоубийства, — проговорил Михаэль.

— Самоубийство исключено. Я знаю Оснат, как… Ну, в общем, я ее знаю. Она не способна на самоубийство. Это точно.

— Вы знали о ее связи с Аароном Мерозом? — спросил Михаэль.

Моше молчал. Наконец он нерешительно произнес:

— Давайте скажем так: я не удивлен. Я догадываюсь, когда это у них началось, потому что его я тоже знаю как свои пять пальцев.

— Итак, что было между ними? — продолжил Михаэль.

— Они всегда были как брат и сестра, всегда вместе, пока… пока не появился Ювик, и Оснат стала с ним жить, а Аарон уехал из кибуца. Я считаю, что он уехал именно по этой причине, а Аарон мне говорил, что уехал потому, что хотел учиться.

— Они могли поддерживать связь все эти годы?

— Вряд ли… — Ответ Моше прозвучал неуверенно. — Думаю, никаких отношений у них не было. Он даже не знал, чем она занимается. Он не приехал даже на похороны Ювика.

— Ну и как это у них началось?

Моше пожал плечами:

— Откуда мне знать. Началось, и все. Он был здесь на Шавуот — как раз тогда от сердечного приступа умер мой отец.

— Почему она вам ничего не рассказывала — у вас же были близкие отношения, не так ли?

Моше молчал, разглядывая кончики пальцев. Он поерзал в кресле и сказал:

— Мы были близки, но все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «близки». О таких вещах мы, например, никогда не говорили.

— О каких — таких?

— Таких, как это. Мы никогда не обсуждали личные дела.

— А что вы обсуждали?

— Все, кроме этого. Ну, обсуждали планы, работу, членов кибуца.

— Значит, про ее личную жизнь вы ничего не знаете? — гнул свое Михаэль.

— Почему? — негодующе возразил Моше. — Вы думаете, если люди не говорят, то и не знают? Я знаю многие вещи, о которых мне люди не сообщают. Говорю вам, что она… она строила планы. Она делала свою карьеру, поэтому о самоубийстве и речи быть не может.

— Предположим, что она все-таки решила свести счеты с жизнью. В таком случае она оставила бы предсмертную записку?

— Конечно. Оснат очень ответственный человек. У нее четверо детей, которые остались без отца. Кроме того, она только что начала проект, который считала главным делом своей жизни.

— Какой проект? — с любопытством спросил Михаэль.

— В двух словах не объяснишь, — с неохотой выдавил из себя Моше. — В общем, это касается структуры кибуца, совместного проживания родителей с детьми и тому подобного.

— У вас еще нет совместного проживания? — Махлуф Леви был удивлен.

— Да, мы — последние, — сказал Моше, — и Оснат покоя себе не находила из-за этого. Вечером, накануне того дня, когда она умерла, мы с ней разговаривали об этом. Кроме того, он, — тут Моше указал на Махлуфа Леви, — все обыскал и не нашел ничего, кроме связки старых писем.

— Каково было ее положение в кибуце? — спросил Михаэль.

— Ну, что за вопрос! Я же говорил вам, что она была секретарем кибуца. Она была довольна своим положением, и все ее любили.

— Все? — еще раз спросил Михаэль.