Украденная дочь - Клара Санчес Страница 24

Мне не раз и не два приходило в голову, что нужно бы позвонить Анне — «той, у которой есть собака», — рассказать, что мама находится в больнице, и попросить сходить ее навестить. Приход Анны наверняка был бы маме в радость. Раз врачи сказали, что ее выздоровление процентов на пятьдесят зависит от душевного состояния и веры в то, что все будет хорошо, следовало распределить эти пятьдесят процентов между мной, отцом и Анной. Бабушки и дедушки были не в счет: мама не хотела их видеть. Однако мне так и не пришлось звонить Анне: как-то раз вечером, примерно в одиннадцать часов, когда мы с отцом убирали тарелки со стола в гостиной, за которым только что поужинали, глядя в экран работающего телевизора так пристально, словно хотели продырявить его взглядами, нам вдруг позвонила Анна. Это было для нас самое худшее время суток. Ну почему мы с отцом находимся здесь, дома, а мама — в больнице, если нормальная ситуация — это когда она сидит здесь, рядом с отцом, разговаривая и то и дело порываясь заняться какой-нибудь домашней работой. Иногда она, глядя очередной телесериал, складывала белье и ворчала на отца за то, что тот бросает хлебные шарики на ковер. Первое, что она делала, приходя домой, так это переодевалась. Зимой она надевала старые джинсы и футболку и заплетала свои длинные, густые волосы в косу. Летом она натягивала шорты и другую футболку и опять же заплетала волосы. Она абсолютно ничем не была похожа на «роковую женщину», которая открыла мне дверь, одетая в просторный шелковый халат с изображениями павлинов, очень гладкая материя которого легко скользила по ее плечам, по ее ногам, когда она садилась, по всему ее голому телу, и создавалось впечатление, что халат вот-вот полностью соскользнет с нее и она останется голой. Со стороны казалось, что, независимо от времени суток, она только что, оставив кого-то в постели, вылезла из нее, чтобы открыть дверь. Иногда в прихожую доносились какие-то звуки из так называемой гостиной, где среди мебели, покрытой черным лаком, сидел в большой клетке попугай. Я старалась побыстрее рассказать ей о предлагаемых товарах, чтобы она, соответственно, могла побыстрее вернуться к своим занятиям, однако она не обращала на эти звуки никакого внимания. Один раз она даже настояла на том, чтобы я выпила с ней чаю. Она принесла его на подносе, также покрытом черным лаком, и мне пришлось поучаствовать в церемонии чаепития, невольно ожидая, что халат вот-вот все-таки соскользнет с нее. Мама уже предупредила меня, что эта женщина — покупательница весьма необычная. Она не смотрела на цену и ничего не подсчитывала. Она накупила всяких косметических средств столько, что потребуется лет десять на то, чтобы все их израсходовать. Она хранила их, наверное, где-нибудь вместе с огромным количеством ароматических палочек, полученных в качестве подарков от моей мамы и от меня. Как-то раз, когда халат все-таки соскользнул с ее плеча, я увидела на нем большой синяк. Я тут же отвела взгляд в сторону, подумав, что это, возможно, никакой и не синяк, а что-то совсем другое. Из глубины квартиры донесся хриплый мужской голос, но женщина не обратила на него никакого внимания. Она спросила, как дела у моей мамы на курсах в Японии, и сказала, что ей хотелось бы, чтобы мама после возвращения из Японии рассказала ей обо всем, что видела в этой стране. Я уже собиралась сказать ей правду, но тут у меня мелькнула мысль, что это было бы глупо, потому что такая правда не принесла бы никакой пользы и я только подвела бы маму. Я тут же прикусила язык, собрала свои вещички и ушла восвояси. Выйдя из полумрака прихожей на улицу, я невольно зажмурилась от ярких солнечных лучей. «Никто ни от чего не застрахован», — сказали мне солнечные лучи на языке солнечных лучей…