Как в страшной сказке - Марина Серова Страница 24

– Крайне важно, – приняв чрезвычайно серьезный вид, кивнул Пивоваров.

Он неловко чувствовал себя в сложившейся обстановке и посему пытался напустить таинственности и придать ситуации максимум значимости.

Коростылева ничего не понимала, и мне пришлось объяснить:

– Дело в том, что я частный детектив, в данный момент расследую одно дело, в котором фигурирует красная «Ланчия». Вот поэтому нас интересуют все красные «Ланчии» в городе. А особенно те, у которых помято крыло. Вы наверняка не имеете к этому делу отношения, правда? Так что не волнуйтесь и скажите, где находилась ваша машина двадцать восьмого мая.

– Но я… Я действительно не помню, – развела руками женщина и обезоруживающе улыбнулась.

– Скажите хотя бы, вы ее даете кому-нибудь, кроме Анатолия Алексеевича?

– Ну… Мужу периодически, – скосила она глаза на супруга. – А больше, пожалуй, никому.

– Ну что ж, – вздохнула я. – Все понятно…

– Так пойдем? – поднялся с дивана Пивоваров.

Мы уже готовы были уйти, как вдруг подал голос муж Жанны Анатольевны, молчавший все это время. Он обратился к своей супруге:

– Может быть, посмотреть в моем ежедневнике?

– Посмотри! – обрадованно проговорила та.

Видимо, ей либо хотелось угодить своему шефу, либо Жанна Анатольевна не лишена авантюрной жилки, и ей приятно было принять хоть какое-то участие в неведомом ей расследовании.

Ее супруг вышел из комнаты и вскоре вернулся с ежедневником в руках. Он начал листать его, сосредоточенно всматриваясь в страницы.

– Вот, – наконец сказал он. – Двадцать восьмое мая, вы говорите? Вот у меня записано: с восьми до двух – дежурство в клинике, потом телемастер, вечером – Жигуновы… Что с Жигуновыми, ты не помнишь?

– Ах, ну конечно, – кивнула Жанна Анатольевна. – Мы же ходили к ним в гости, на день рождения Алены. У нее вообще-то двадцать седьмого, но отмечали они двадцать восьмого, я сейчас вспомнила. Так, мы поехали на машине, за рулем была я… Во время вечеринки она стояла во дворе, а потом мы вышли, я села за руль, и мы поехали домой. Вот и все.

– А во сколько вы поехали домой? – уточнила я.

– Ой, ну точно я, конечно, не помню… – Женщина повернулась к своему супругу, но тот только пожал плечами. – Но я могу сказать, – продолжала она, – что никак не позже одиннадцати. У нас же дети, нам их нужно было еще забрать от моих родителей. Так что где-то в районе одиннадцати мы оттуда вышли.

– А после того как съездили за детьми?

– Поставили машину в гараж до утра. Утром я поехала на работу.

– Что ж, спасибо вам огромное, – поблагодарила я. – И еще раз простите за вторжение.

– Да что вы, мне даже лестно, что из-за моей машины такой переполох.

– К сожалению, это не из-за вашей машины, – вздохнула я и добавила: – Точнее, к счастью.

– А можно узнать, в чем дело? – все-таки полюбопытствовала Жанна Анатольевна.

– В деле, которое расследует Татьяна, – выступил вперед Пивоваров, – тоже фигурирует похожая «Ланчия». Это просто отработка версии, чистая формальность, – важно заявил он. – Так что не волнуйся, Жанна! Спасибо тебе.

И он снова припал к ее руке, а затем увлек меня за собой на лестничную клетку.

– Ну что? – с облегчением переводя дух, обратился он ко мне. – Ты довольна?

– Да, эту «Ланчию» можно отбросить, – вздохнула я. – Что ж, по крайней мере, одна версия отработана до конца…

– Я же тебе говорил! – радостно сказал Пивоваров. – Так что ищи своих преступников в другом месте. Только… – он понизил голос, – ты Галине все-таки ничего не говори, ладно? А то ты же знаешь, какая она резкая, подумает еще бог знает что!

– Ладно, – улыбнулась я. – Вот посмотришь на тебя, Анатолий, и порадуешься, что есть на свете примерные мужья!

– А то! – гордо приосанился Пивоваров. – Галина знала, за кого выходит! А то была бы сейчас женой… непонятно кого!

Самое обидное, что пообедать мне так и не удалось, а теперь уже было некогда: я направлялась к переводчику-разведчику Шумилкину. Он оставался главным свидетелем в этом деле после смерти Тамары.

Звонить мне пришлось долго. Сразу же после того как я нажала на кнопку звонка, свет, горевший у Шумилкина, погас. И вообще внутри словно все вымерло.

«Боится, – подумала я. – Трус несчастный!». И продолжила звонить и стучать в дверь. Наконец, я, приблизив губы к замочной скважине, громко сказала:

– Виталий Георгиевич! Виталий Георгиевич, это я, Татьяна. Вы мне очень нужны.

Некоторое время за дверью не было слышно ни звука. Потом вдруг дверь резко открылась. На пороге стоял переводчик Шумилкин, с трудом держась на ногах. Было видно, что он пьян. В руках у него была какая-то палка.

– Вы защищаться этим думали? – насмешливо спросила его я.

– Нет-нет, – тут же засуетился Шумилкин, на всякий случай вглядевшись в темноту за моей спиной, – не кроется ли там какая-нибудь опасность.

Я прошла внутрь, включила свет, отметив, что в комнате все по-прежнему.

– Это я… Уборку генеральную провожу… Паутину сметаю, – начал объяснять Шумилкин, помахивая дрыном. – Давно не убирался. Вот и решил, так сказать…

– В темноте уборку проводите? – хмыкнула я.

– Так это я… Я уже отмечал, что вы – умная леди, – захихикал Шумилкин. – Садитесь, проходите…

Он снова принял самоуверенный и даже резонерский вид, хорошо знакомый мне по первой встрече с ним.

– Так чего вы боитесь, Виталий Георгиевич? – спросила я, устраиваясь на стуле.

– Ничего, – бодро ответил Шумилкин. – Мне скрывать нечего. Вы пришли, я рассказал… Нормально? Нормально! А что там Тамара, так я тут при чем?

– Вы в курсе того, что случилось с Тамарой? – строго спросила я.

– Йес, май леди! – взмахнул рукой Шумилкин. – Ит-с со бэд… Ит-с вери сэд!

Громко и театрально проговорив эти фразы, Шумилкин покачал головой.

– Что? – не поняла я.

– Вы какой язык изучали? – насмешливо спросил «англичанин».

– Английский, – покраснела я.

– У вас были плохие преподаватели, – категорично заявил Виталий Георгиевич. – Знания – никуда не годятся! Никуда! В общем, так, – сделал он решительный жест. – Садись! Слушай! Пиши!

– Что писать? – не поняла я.

Шумилкин посмотрел на меня снисходительно.

– Начнем с азов! – щелкнул пальцами переводчик. – Вот-с е нэйм?

– Май нэйм из Таня, – чувствуя себя круглой дурой, ответила я, как нерадивая ученица. – И у меня есть к вам пара вопросов. Важных вопросов. Гораздо более важных, чем мое знание английского.