Простушка и трубочист - Татьяна Луганцева Страница 24

К тому же оделась она хуже некуда. Должность обязывала, и Варвара решила выглядеть как можно солиднее. Для этой цели Варя решила использовать твидовый костюм своей матери, который та носила в молодости. Пиджак был очень широк и в плечах, и в талии. Юбка, естественно, тоже была велика и крутилась вокруг ее тонкой талии. Варвара, недолго думая, пришпилила пояс толстой булавкой. Но самое печальное – этот костюм был очень теплым, и к тому же жесткие волокна шерсти кололи тело Вари даже сквозь колготки и тонкую блузку. Она периодически дергала плечами и чесала бедра, приподнимая подол, чтобы унять зуд. Варвара попыталась сосредоточиться. Но ворох совершенно непонятных ее разуму бумаг мешал этому. Да еще жуткая духота в кабинете… А от желания чесаться под своим колючим костюмом ей захотелось плюнуть на все это дело и пойти к своим сложным детям. Дребезжащий звонок старого телефонного аппарата серо-зеленого цвета прозвучал словно набат. Варя вздрогнула и подняла трубку.

– Алло?

– Уже на месте? Молодец! Я знала, что только на тебя и можно положиться, – раздался радостный голос Веры Сергеевны.

– Ой, это вы?! Где вы сейчас?

– В данный момент в туалете. Если тебе это интересно. А так я уже на месте, присутствую на конференции, вот отошла на минуту, то есть по нужде. Ты-то там как?

– Нормально. Сижу, ничего не понимаю, – честно ответила Варвара.

– Это хорошо, я хочу сказать, что верю тебе. Я тоже ничего не понимаю в этой чертовой бухгалтерии! – весело ответила ей Вера Сергеевна.

Они перекинулись парой дежурных фраз, и связь оборвалась.

Варвара вздохнула и с тоской посмотрела на телефон с криво лежащей трубкой, потому что один рычажок западал. Разговор с директрисой сил ей не прибавил.

В ее рабочий кабинет постучали.

– Да! Да-да! Войдите! – сдвинула строго брови Варвара и тут же расплылась в улыбке, увидев учительницу Людмилу Кузьмину.

– Варечка, можно?

– Конечно, заходи! – кивнула Варя.

– Ой, как прикольно тебя видеть в этом кабинете и в этом кресле! – хохотнула Людмила, проходя в кабинет. Короткая юбка открывала миру худые ноги с не очень красивыми коленками, кофта с глубоким вырезом обнажала худую шею и большую грудь с морщинистой кожей. – А тебе идет здесь находиться, – улыбнулась накрашенным ртом Люда. – Когда Веруська уйдет на пенсию, тебя здесь и посадим!

– Боже упаси! Мне бы месяц продержаться, как просит Вера Сергеевна, а на большее я не согласна.

– Не говори ерунды! Ты – молодая, серьезная, вот и должна продвигаться по карьерной лестнице вверх.

– Что же ты не продвинулась?

– У меня другой интерес в жизни был, – ответила Люда, – да и есть… Эх, работала я в одной школе учительницей, эх, какой у меня роман случился с директором школы! Вот это страсть была! Вот это могло быть продвижением по служебной лестнице! – Люда мечтательно закатила глаза. – Он же потом в министерство ушел… а мне предлагалось быть завучем, затем и директором, а там, кто знает, кем бы я сейчас была?

– И что помешало? – спросила Варвара.

– Не что, а как всегда кто. Жена его, черт бы ее побрал… она у нас в школе физруком работала. – Люда задумчиво потерла подбородок. – Что-то не хочу я больше об этом вспоминать… скажу одно… пришлось мне уволиться.

Варя постаралась не рассмеяться, чтобы не обидеть учительницу «всего гуманитарного», как она себя называла.

– Зачем пришла-то? – спросила Варвара.

– Во дает! Уже как цербер сидит, вся нахмуренная такая, пиджак какой-то страшный с плечами, словно у генерала армии. «Зачем пришла?» – передразнила ее Людмила. – А кстати, и вправду, зачем я пришла? А! Да! Там в твоей группе ЧП.

– Что случилось? – воскликнула Варвара.

– Да не волнуйся, мать-наседка! Ничего страшного! Твои дети совершенно не воспринимают новую девушку – педагога-дефектолога. А твоя любимая снова ушла в себя и рисует одни круги.

– Эля? – уточнила Варя, хотя это было излишне. Так себя вести могла только она. А это ее бесконечное рисование кругов, кругов разных размеров, могло довести кого угодно до сумасшествия. Если у нее в этот момент отнимали карандаш, мелок или ручку, что, собственно, и делали, так как она разрисовала в помещении все стены, девочка продолжала чертить пальчиком воображаемые круги, пока не засыпала. Однажды приступ длился почти целый день, девочка даже не ела в это время, чем очень напугала Варвару. Она постоянно консультировалась с врачами по поводу учеников. В отношении Эли прогнозы психотерапевта были весьма неутешительные. Дело в том, что она была абсолютно асоциальна. Эта девочка замкнулась на чем-то, как пояснил врач.

– Она словно шла и шла по лестнице, поднимая ноги на одинаковую высоту, пока не наткнулась на ступеньку, большую по высоте, и остановилась… Она так и осталась стоять и тыкать ногой в ступеньку, и сколько она так будет стоять на одном месте, неизвестно. Может, день, может, всю жизнь. Я говорю на примере с лестницей условно…

– Я понимаю, – отвечала Варя, – а что поможет сдвинуть ее… ну, с этой ступеньки? Что может дать толчок к тому, чтобы она поняла, что надо поднять ногу повыше и двинуться дальше?

– Хороший вопрос, важный. Если бы мы ответили на него, мы бы вернули этого ребенка в наш мир, – отвечал светило психотерапии. – А толчок может дать что угодно… Сильная эмоция или просто хорошее утро. Не тешьте себя надеждой, Варвара, ведь этого может и не случиться вовсе.

– А эта девочка впала в такое состояние из-за какого-то стресса? С ней что-то сделали или что-то сделали на ее глазах? – продолжала спрашивать Варвара.

– Я не думаю… Это наследственная предрасположенность плюс пребывание в детском доме, не располагающее к развитию индивидуальности. Это состояние могло возникнуть также из-за какой-то мелочи и стать камнем преткновения, той ступенькой, не такой, как все. Мы можем никогда не найти причину…

– Так же как и то, что сможет вернуть ее в реальность? – спросила Варя.

– Точно!

– А эти причины могут быть связаны? То есть, чтобы вылечить Элю, мы должны обязательно знать, что ввергло ее в это состояние?

– Я смотрю, Варвара Ландышева, вы очень вдумчивый педагог.

– Я искренне болею за этих детей.

– Понимаю. Девочка – чудо. Но, отвечая на ваш вопрос, хочу сказать, что это совершенно не обязательно. Ее можно переключить, и для этого не надо копаться в прошлом девочки. Вот рисует она круги, это как психологическая защита от чего-то, что ее тревожит. А если заставить ее рисовать другую геометрическую фигуру? Какая разница, что будет чертить этот больной ребенок? Но я хочу сказать, что это очень важно, сломать в ее мозгу стереотип, это как первая ласточка к общему лабильному восприятию. Будет чудо, если это произойдет. Другая геометрическая фигура стала бы тем мостиком, который помог бы Эле преодолеть ту большую ступеньку, преградившую ей путь.