Десять басен смерти - Арно Делаланд Страница 24

Ведь для всех них скоро настанет час расплаты.

Он распрощался со своим детством, освободился от него Он стал дикарем. Солнечным. Блестящим. Изысканным. Он был бесподобным фехтовальщиком. Он мог предвидеть три пять, десять последующих ходов на воображаемой шахматной доске. Он был сдержан и методичен. Подобно пяденице или ночной бабочке, он был способен превратиться в женщину легкого поведения или пресыщенного маркиза, влезть в шкуру как лакея, так и принца. Он был и хозяином, и животным. Из марионетки он превратился во владельца кукольного театра. Все было расставлено по местам. Его басни и стихи были готовы. Он приложил столько усилий, чтобы разыграть басни своих учителей и сочинить свои собственные, при свете угасающей свечи, иногда оставляя перо и сто раз подряд обдумывая и отшлифовывая свои рифмы! Кто бы поверил в этот талант, терпеливо взращенный на ниве ненависти! Да, он был певцом особого жанра, поэтом тьмы! В то же время, будучи подлинным художником, он не забывал и о таком существенном, хотя и легко ускользающем приеме, как импровизация.

Баснописец прищурился, вдыхая испарения, исходящие от его плаща. Единственная проблема, возникавшая из-за посещений этого оборванца Этьенна, заключалась в том, что въедливое зловоние туалетов, где они обычно встречались, пропитывало и его собственную одежду. Именно этот запах почувствовала в день своей смерти Розетта. Бедняжка. Он сам ею обладал, в одном из домов, куда она приходила по долгу службы. Все эти шлюхи насмехались над напыщенными маркизами, над похотливыми стариками в напудренных париках и циничными, вонючими юнцами. Но в его присутствии они замолкали. Они боялись. Они догадывались о его могуществе. Этьенн тоже хотел заполучить малышку Розетту. Как бы не так! Если бы горбун решился раздеться перед ней, она бы посмеялась над его увядшим телом со следами когтей. По недомыслию Баснописец сообщил ей кое-что о себе, а Этьенн оказался свидетелем их забав. Какая ошибка! Она была просто дурочкой. И тут же все передала своему ничтожному оборванцу, Батисту Ланскене. «Батист! Я всегда буду тебя любить!» – кричала она. А за ними подсматривал Жаба, этот придурок. Грустный водевиль, грустная басня! Все трое чуть было не раскрыли планы Баснописца и не выдали его другим осведомителям и тайным агентам. Подобная ошибка больше не повторится.

Несколько мгновений Баснописец созерцал свою комнату. Свою постель, застеленную чистейшими простынями, он устроил с маниакальной тщательностью. По обе стороны кровати находились сухие цветы, собранные в красивые букеты. Глубокое кресло и несколько книг, в том числе «Клелия» Мадлен де Скюдери и многочисленные тома «Естественной истории» Бюффона, забытые на этажерке, довершали убранство этого странного жилища. Однако в самой мастерской царил беспорядок, свидетельствующий совсем об иных занятиях. В глубине стоял портняжный стол, покрытый слоем пыли. На нем все еще валялись останки выпотрошенного зайца. Неподалеку находилась деревянная арматура со скелетом грызуна, а также разноцветными химическими смесями. На масляных тряпках были разложены щипцы, клещи и другие инструменты. Рисунки зайца, показанного в разных позах, выполненные талантливо и с истинным пониманием тонкостей, лежали рядом с другими подобными эскизами, изображавшими ласку, сурков и птиц. Вблизи рыжая лисица с открытой пастью, казалось, готовилась прыгнуть со своей подставки на заблудившуюся курицу. На станке были натянуты различные шкуры.

В свое время аббат проявлял лишь отдаленный интерес к натурализму. Баснописец, напротив, нашел в нем отдушину для своего маниакального стремления к точности, любви к технической стороне дела, добросовестно выполненной работе. А также для своего интереса к хирургии. Наделение мертвых зверей видимостью жизни завораживало его. Поначалу он удовлетворялся тем, что набивал животных соломой. Постепенно техника совершенствовалась. Например, в лапки вставлялись железные прутики, чтобы лучше их сохранить и придать зверям наиболее естественные позы. Получив желаемую особь, Баснописец обычно снимал с нее мерки, затем воссоздавал цвет и точные характеристики с помощью анатомических рисунков. Он терпеливо сдирал шкурку, начав с надрезов под животом и на внутренней стороне лапок. Сохранял череп и кости. Этот процесс требовал тщательного отделения шкуры от внутренностей, и малейшие частички оставшегося мяса, жира или кости нужно было выцарапать, чтобы избежать внутреннего гниения. Затем он приступал к вымачиванию шкуры, чтобы сделать ее более мягкой для набивки чучела и установки. Он сохранял ее с помощью химических веществ. Одновременно он выполнял точный макет тела животного, лепил из глины каркас, представлявший собой скелет, – поскольку сам скелет животного он для этого не использовал. Рядом с портняжным столом находилось мыло, содержащее мышьяк, необходимый для консервации первосортных кож. В свое время ему посчастливилось повстречаться в Сен-Медаре с аптекарем Жаном Батистом Бекером, который и поделился с ним своим великим открытием. Баснописец всегда держал это мыло в своей мастерской.

Затем он возвращал животному форму, набивая соломой. Чтобы наилучшим образом сохранить все характеристики зверя и его блестящий взгляд, он вставлял стеклянные глаза и использовал некоторые искусственные материалы для других органов, например для языка. Затем он натягивал шкуру и плотно пригонял ее, предварительно смазав жиром. Иногда перед окончательной стадией необходимо было нанести несколько мазков краски. Он всегда стремился придать своим произведениям самые реалистичные позы. В этом заключалось особое искусство, отчасти похожее на искусство Лафонтена, – анималистическая скульптура.

«Какая точность… Какая тщательность», – думал он.

Баснописец бегло осмотрел комнату, задержав взгляд на вазах с сухими цветами у постели.

«Ищи смерти аромат».

Он через силу улыбнулся, скорее, осклабился.

В этой позе он постоял несколько минут, затем вновь накинул капюшон.

В путь! Отдыхать не время. Пора приводить план в исполнение. Отдохнет он после. Он снова закутался в плащ. Его ждал Этьенн. Баснописцу нужно было приготовить продолжение своего произведения, заняться другими тайными агентами. Он лишь остановил кровотечение, избавившись от Розетты, Ланскене и Жабы. Его план состоял из расчетов и поправок, с «Баснями» в качестве путеводителя. Да, каждому своя басня. Каждому своя смерть. И Бог или дьявол на всех. С тех пор как Баснописец осознал, к чему в итоге должны привести его действия, он подготовил для Виравольты его билет. Виравольта, враг… Десять последних басен для него и для всего света. Но Орхидея конца не увидит.

Он тщательно выбирал свой лагерь. Входил в альянс с противником. Возрождал Баснописца, присутствовавшего на королевском бракосочетании 1770 года, – этот персонаж они в свое время придумали вместе с аббатом. Он засмеялся. В своем черном плаще и капюшоне он будет похож на кошмарный сон. Сегодня вечером он вернется в лес, чтобы испить своей свободы. Баснописец понесется верхом, как всадник из преисподней, мелькая между плотными рядам деревьев, чьи вонзенные в землю стволы подобны стрелам нарисованным расплывающимися чернилами. Он станет поэмой, шарадой, загадкой, метафорой; он превратит себя в миф, в сказку, в одну из тех страшных историй, которые не решаются рассказать детям, разве что шепотом во время сумеречных посиделок. Он будет… Баснописцем!