Золото гетмана - Виталий Гладкий Страница 24

Мало того, у миргородского полковника почти во всех известных городах Малороссии были свои соглядатаи, которые постоянно докладывали ему обстановку, а при них гонцы, готовые в любое время дня и ночи скакать с донесением. Были верные люди и в Петербурге. Никто не знал, даже пронырливый Полуботок, что Данила Апостол уже много лет ведет постоянную переписку с Меншиковым. Падкий на лесть светлейший князь весьма благоволил к миргородскому полковнику, который не жалел славословий в его адрес.

Но еще больше Меншиков любил деньги. Однако Апостол не сильно широко раскрывал перед светлейшим свою мошну, притворяясь если и не бедным, то человеком с достатком чуть выше среднего (применительно к старшине). Он лишь обещал Меншикову золотые горы в случае избрания его гетманом.

– Ваша мосць… – Бурсук низко поклонился.

– Здравствуй, Петря, – сказал Апостол. – Тебя покормили? – спросил он, чтобы оттянуть момент, когда гонец сообщит ему новость.

А в том, что она приятная, у полковника были некоторые сомнения. Осторожный и предусмотрительный Данила Апостол всегда сомневался, даже когда дело было абсолютно верное. Но неизвестность еще хуже. Поэтому он предпринимал все необходимые меры, чтобы получать достоверную информацию.

– Перекусил, – коротко ответил волох.

Он был невысокого роста, худощав, жилист и мог обходиться без пищи долгое время.

– Ну, говори, – с кислой миной на лице разрешил Апостол.

– Третьего июля скончался ясновельможный пан гетман…

Миргородский полковник вскинул голову; ноздри раздулись, и выражение торжества на миг осветило мрачные черты его лица, которые еще больше усиливала черная повязка, закрывающая правый глаз. Вот он, долгожданный момент!

Но тут же, бросив быстрый взгляд на Бурсука, полковник поспешно «нацепил» соответствующую моменту маску, представляющую собой смесь горечи, скорби и тихой грусти.

– Царствие небесное рабу божьему Ивану, – проникновенно произнес Апостол и перекрестился; его примеру последовал и волох, впрочем, без должного рвения.

Перекрестившись, миргородский полковник вперил глаз, полыхающий черным огнем, в невозмутимого Бурсука. Тот понял безмолвный приказ и продолжил доклад:

– Схоронили пана гетмана пятого числа, в Гамалеевке, в девичьем монастыре.

Апостол молча кивнул. Монастырь построила на свои средства Анастасия Марковна, жена гетмана. «Предусмотрительно, – подумал полковник; и сразу же другая мысль прорезалась в голове, как всплеск молнии темной ночью: – Все честь по чести. А где тебя, Данила, похоронят? Не останется ли твое тело на поживу воронью где-нибудь под Дербентом? Кто знает, как повернется кампания…»

Но тут же усилием воли Апостол избавился от дурных мыслей и спросил:

– Это все?

– Нет, не все, ваша мосць, – по-прежнему невозмутимо ответил волох с непроницаемым выражением лица. – В Глухов приехал пан полковник черниговский. За несколько дней до смерти ясновельможный пан гетман поручил ему временное управление – до своего выздоровления.

«Дьявол! – мысленно возопил Апостол в полном отчаянии. – Полуботок опять меня обскакал! Как тогда, когда я ушел с Мазепой, а он поспешил к государю с верными ему казаками. Я едва избежал дыбы, а ему Петр две тысячи дворов пожаловал. Эх! И теперь Павло на коне. Сначала попросился в Петербург со своим полком на рытье каналов – чтобы не идти на войну, а затем, когда войска двинулись на Персию, быстренько вернулся домой. Знал, что Скоропадскому долго не жить. Все предвидел. Сучий сын! Теперь из его рук булаву трудно будет вырвать…»

– Иди, – глухо сказал Апостол. – Отдохнешь пару дней. А там видно будет… Скажи джуре, пусть определит тебя на постой и снабдит всем необходимым. Это на расходы… – Полковник дал гонцу два рубля. – Купи своим домашним гостинцев.

После ухода волоха он добрых полчаса сидел в полной неподвижности – думал.

«Эх, Иван, Иван… Прожил ты большую жизнь, имел власть – а толку? Все при твоем правлении шло наперекосяк. При тебе были уничтожены статьи Хмельницкого, при тебе насильно переселяли казаков из Заднепровья, при тебе то и дело случались набеги запорожцев – а ведь можно было договориться о мире и согласии. Три года моровой язвы, людей погибло – не счесть, саранча, постои царских войск, что еще разорительней прожорливой саранчи, походы казаков на Ладогу, на Сулак, на Дон и Волгу… Сколько бед и несчастий обрушилось на наши головы! Может, Мазепа прогневил Бога и навлек все эти несчастья на Украйну, но есть и твоя, Иван Ильич, часть вины. А, что там говорить! Ты теперь ТАМ, а нам все это разгребать. Что касается гетманской булавы, то не все еще потеряно. Полуботок назначен ВРЕМЕННО. Значит, государь должен сделать выбор. Напишу ему грамотку! Чтобы напомнить ему о своей персоне…»

– Ивашко! – позвал он джуру.

– Слушаю, пан полковник! – влетел в комнату Сербин.

– Бумагу мне и письменный прибор, – приказал Апостол. – А еще принеси вина. Фряжского.

Вскоре миргородский полковник каллиграфическим почерком писал письмо-прошение царю Петру:

«…Вашему Императорскому Величеству не безызвестно есть, что я службу произвожу, яко полковник, тому уже больше сорока лет безо всякого порока. Чего ради, видя, Ваше Императорское Величество, мою верную службу, многажды от Вашего Величества высочайшим милостивым словом призрен был. А понеже ныне в Малороссии гетмана не обретается, а старее меня из малороссийских полковников никого нет – да повелит Ваше Державство меня, нижайшего Вашего раба, пожаловать за мою верную службу в Малороссии Гетманом на место умершего Гетмана Скоропадского, за которую Вашего Императорского Величества высочайшую милость должен всегда в службе за Ваше Величество кровь свою проливать».

По приезде в Астрахань миргородский полковник, как и должно, явился к Петру на доклад. Но тот, занятый какими-то прожектами, лишь отмахнулся, отправив его решать проблемы на несколько ступеней ниже, к чиновникам своей канцелярии.

Нужно заметить, Данила и не надеялся на помощь государя в приобретении коней. Не царское это было дело. Миргородский полковник даже о чиновных казнокрадах Петру не заикнулся, мудро рассудив, что своим докладом делу не подсобит, а лишь умножит число личных врагов.

Но теперь совсем другое дело. Гетманскую булаву он может получить только из рук царя.

И тем не менее, пойти на прием к Петру, чтобы лично попросить о великой милости, миргородский полковник не рискнул. Он слишком хорошо изучил изменчивую натуру российского самодержца. В разговоре один на один можно нечаянно зацепить какую-нибудь больную струнку государя, и тогда вместо награды есть вероятность получить в лучшем случае выговор, а в худшем…

Апостол невольно содрогнулся, вспомнив историю из придворной жизни, которую как-то рассказал ему Меншиков и которая наиболее полно характеризовала нрав государя. Узнав о любовных отношениях своей бывшей жены Евдокии Лопухиной, находящейся в монастыре под именем инокини Елены, с офицером охраны Степаном Глебовым, Петр пришел в бешенство. Оказалось, что епископ Досифей попустительствовал этой связи, позволив инокине носить мирское платье. Петр велел казнить Глебова мучительнейшей казнью (он был посажен на кол), а епископ был отрешен от сана и колесован. Что касается самой Евдокии, то она была переведена в Ладожский монастырь с гораздо более строгим режимом.