Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский Страница 24

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Журавлев даже растерялся, это стало заметно по тому, как он напрягся, как закаменели его резкие скулы. А Гордеев смотрел на него в упор, не отводя взгляда и чуть улыбаясь.

— Вам-то какой с этого интерес? — хрипловатым, словно прокуренным голосом, произнес Журавлев, хмуро глядя на московского адвоката. — Это наши дела, мелкие, местного значения. Ну упала, посторонним-то какое дело?

— Мне было бы очень неприятно, если бы с ней случилась беда. Лично мне, понимаете? Я вообще не люблю, когда в мужские дела впутывают женщин.

— Это у кого как получается, — хмыкнул Журавлев. — Кто любит, кто не любит… Дело индивидуальное.

— Я с вами абсолютно согласен, индивидуальное. Именно поэтому, когда серьезные люди собираются для того, чтобы понять друг друга или не понять, что тоже бывает важно, они выставляют предварительные определенные условия. Судя по вашему приглашению, я должен думать, что мое условие, уже высказанное мной сегодня вон тому молодому человеку, было принято, не так ли? Или я ошибаюсь?

— Простите, вы о каких условиях говорите, Юрий Петрович? — быстренько вмешался Мокшанцев, полагая, что разговор, еще даже, по сути, не начавшись, уже приобретает ненужный оборот.

— Василий Иванович знает, если… Если ему доложили. Ну а нет, я и сам могу объяснить, повторить уже сказанное, чтобы вас не вводить в невольное заблуждение.

— Ну не будем торопиться с объяснениями, давайте сначала все-таки поужинаем. Сейчас вам пива принесут. А на сытый желудок оно как-то… вы меня понимаете? — радушно улыбался Мокшанцев.

— Я бы хотел услышать ответ от Василия Ивановича.

— Да ладно, не о чем говорить… Что с ней? — Журавлев оглядел своих братков. — Жива-здорова? — Кто-то кивнул, кто-то пожал плечами. — Ну и пусть себе живет. Сняли вопрос.

— Значит, я могу позвонить и спросить у нее, все ли в порядке? — не отставал Юрий, хотя сменил тон на благожелательный — обострять отношения пока смыла не было.

— Завтра звони, — буркнул Журавлев.

— Ну что ж, — сказал Юрий, поднимаясь, — завтра и поговорим. Всего доброго, господа.

— Стойте! Куда вы? — Мокшанцев вскочил и кинулся к Гордееву. — Ну так же нельзя!

— А что, издеваться над женщиной можно? — с удивлением спросил Гордеев.

— Да бросьте вы! Какие там издевательства! И вообще, о чем мы говорим? Серьезное, важное дело, а тут какие-то девицы…

— Не какие-то, а нормальные, живые люди, Герман Давидович, о которых, кстати говоря, мы нередко с вами забываем, когда ведем процессы разных уровней. А в данном случае я должен иметь твердые гарантии.

— Да есть они уже у вас, любые гарантии, да, Василий Иванович? — Мокшанцев, сделав свирепые глаза, посмотрел на Журавлева.

«О, какие дела! — сообразил Гордеев. — А главный-то здесь, оказывается, адвокат, если позволяет себе подобные демарши, а вовсе не Жура, как я подумал сначала. И наш разговор нужен именно Мокшанцеву. Тогда для чего же пахан в застолье со своей братвой? Для устрашения, что ли? Или для морального давления, если „базар“, как они говорят, пойдет в ненужном направлении?»

— Ничего с ней не будет, — бросил Журавлев и, словно потеряв интерес к дальнейшему разговору, стал ковырять вилкой заливной язык. Он искоса посмотрел на того парня, что был в кафе, и что-то негромко сказал ему. Парень кивнул, встал и вышел.

— Смотрите, — многозначительно сказал Гордеев, — чем бы ни закончился наш сегодняшний разговор, вы дали слово. А я это запомнил.

Журавлев пожал плечами, словно ему было все равно.

Принесли десяток бутылок чешского «старопрамена». Официант откупорил одну и налил Гордееву в бокал. Поднялась шапка пены.

— Вот это — другой разговор, — удовлетворенно отметил Юрий и стал пить.

— А как поживает милейший Генрих Афанасьевич? — вдруг спросил Мокшанцев. — Мы, помнится, пересекались с ним в некоторых делах, случалось, да… — поделился он словно бы своим ностальгическим воспоминанием.

— Благодарю, чувствует себя превосходно. Я бы даже сказал, непобедимо, — вежливо ответил Юрий. — А ваши э-э… пересечения в чью пользу были? Если не секрет?

— В его, разумеется, в его, — рассмеялся несколько натянуто Мокшанцев. — Он же — патриарх.

— Вот-вот, и нас всех в таком же духе воспитывает…

— А у меня с ним был просто потрясающий случай… Постойте, в каком же году это было?..

Этот разговор о постороннем был неинтересен остальным. Или братва получила какой-то особый знак Журы, этого не успел заметить Юрий. Но они по одному поднимались и, не прощаясь, покидали застолье. Как посторонние люди, как статисты, чьи безгласные роли были уже отыграны. И вскоре за столом осталось только трое — старших, так сказать.

— Ну ладно, — с хмурым лицом прервал поток воспоминаний Журавлев. — Давайте к делу, некогда мне.

— Так говорите же, Василий Иванович, мы с Юрием Петровичем с удовольствием вас послушаем, — заторопился адвокат.

— Вы тут можете свои дела обсуждать хоть до утра, вспоминайте на здоровье, что хотите. Значит, так. Чтоб ты, адвокат, — он посмотрел тяжелым взглядом на Гордеева, — как сказал Роберт, не потерял своего лица и не остался внакладе, то есть в полной жопе, по нашему говоря, вот тебе гонорар. Я так говорю, Гера?

И он взял с соседнего стула довольно приличный сверток и кинул его небрежно перед Юрием.

— Ну… грубовато, но зато искренне, — подтвердил Мокшанцев.

— Можешь брать и отваливать на все четыре стороны. А можешь продолжать пахать и изображать из себя мужика на зоне, но только при этом не задираться с блатными. А про Роберта я тебе так скажу, считай, что он в большом авторитете. Хочешь компенсации добиться, валяй, мешать не будем. Если не обнаглеешь, родители того сержантика смогут поиметь определенную сумму, но не больше. Мы тоже не пальцем деланные, понимаем. Усек, адвокат?

— Не все, — отрицательно покачал головой Юрий. — А если я, к примеру, откажусь от вашего гонорара, тогда что?

— Вы не сделаете этого, Юрий Петрович, — быстро сказал Мокшанцев. — Во-первых, это вам не прибавит чести, а во-вторых…

— Ну почему же? — Юрий не стал слушать, что у него было «во-вторых».

— А потому, что никто не поверит, будто ты их не взял, — вмешался Журавлев. — А против тебя — уже двое свидетелей. И еще десяток наберется, из тех, что здесь были. Они все знают, это я им велел, чтоб глаза не мозолили.

— Не пройдет номер, я заявление сделаю.

— А мы тебе на счет твой положим, в Москве, — ухмыльнулся довольный своей находчивостью Журавлев.

— Да? Для вас все так просто? Ну, предположим, узнаете номер моего счета в банке. Так я опять же сделаю заявление, и пропадут ваши трудовые накопления. Во что оценили-то мою уступчивость?