Пробить камень - Фридрих Незнанский Страница 24

— Это не про меня, — сказала она вслух.

Почему-то кружилась голова и клонило в сон. За дверью — Факир, в кармане джинсов у него маленький пистолет с полной обоймой патронов. Она помнила даже аккуратненькую выемку на рукоятке. Кира вдруг скорчилась от животного страха — в памяти отчетливо всплыла насечка на сизом металле, и невозможно было отогнать это видение. Перед этой стальной штукой ее тело казалось ей таким мягким и уязвимым, так легко войти в него пуле…

Кира снова почувствовала дурноту, потом чихнула — так и есть, простудилась, опять простудилась. Она подставила руки под горячую воду, умыла лицо и вытерлась грязным общим полотенцем. Когда уже Филипп повесит здесь бумажные? Наверное, никогда. По крайней мере, она этого уже не увидит…

Наверно, он все-таки ее убьет. Вообще-то это не очень больно. Раз — и готово. То, что Факир выстрелит, когда она войдет, казалось ей естественным и правильным. Почему и за что, она уже не очень понимала, но одно знала наверняка: Факир из тех, кто убивает.

— Не знаю, как быть, — сказала она зеркалу. — Почему я правда не уехала?

Ответ на это имелся и заключался в запутанных бытовых обстоятельствах, в могиле матери, еще кое в чем… но сейчас все это казалось ей таким несущественным и далеким… Почему я не уехала?!

Если он пальнет, не пускаясь в разговоры, если ей не надо будет слушать и смотреть на него, тогда она просто будет мертвая, и все.

— Я устала, — сказала она. — Выпить бы сейчас, тогда я пошла бы и плюнула ему в рожу… Ладно. Живи быстрей, люби горячей, умри молодым. Я больше никогда не буду бояться. Никого и ничего.

Она отперла задвижку и вышла из туалета.

Филипп протирал, кажется, все тот же стакан.

Факир вытряхнул на стойку все, что было в ее сумочке: деньги, косметичку, презервативы. И теперь рассматривал ее карточку с покойной матерью.

Она подошла поближе и остановилась, глядя в пол, а Факир вцепился ей в плечо и очень медленно стал говорить о своем пистолете, о том, что вот он достанет сейчас свою родимую пушечку, сунет ее Кире в рот и приткнет к самому небу, и когда он нажмет собачку, мозги ее заляпают потолок, и так далее, и так далее. Он любил лирическую декламацию на эту тему, и Кира почему-то всегда слушала его как завороженная.

Он не успел договорить, как она подняла голову, и, увидев ее лицо, он умолк. Улыбка убийцы загнула кончики его губ кверху, подчеркивая жесткие темные впадины под скулами. «Он похож на пятно, — подумала Кира, — осклизлое пятно, какое бывает на нижней стороне ящика с гнилыми фруктами. Кого я боюсь, в самом деле?!»

— Ты хоть понимаешь, кто я, дешевка?! — донеслись до нее далекие слова.

Она приблизила лицо к его лицу и, по-детски восторженно улыбаясь, сказала ласково и проникновенно:

— Кто ты ни есть и как бы тебя ни звали — иди ты к…

Факир сунул руку в карман.

— Факир! — ворвался вдруг Филипп. — Факир! — завизжал он бабьим голосом. — Ты с ума сошел!

— Не твое дело, — ответил Факир, как-то обмяк (передумал, что ли?) и вдруг в какую-то долю секунды выхватил руку и полоснул ее по шее сверкнувшей полоской стали.

…Через неделю после того как Факира забрали в милицию, Киру выписали из больницы, и она пришла в бар к Филиппу. За плечом у нее был рюкзак.

Филипп улыбнулся и сказал:

— Кофе?

— Да, — сказала Кира. — С цикорием.

— Уже уезжаешь?

— Да, только не знаю, куда податься. До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой не было, уж поверь.

Филипп покачал головой, но говорить ничего не стал. Но посмотрел на ее тощий рюкзачок и все-таки не удержался:

— Не густо.

— Все мое при мне. Пара шмоток да документы. Паспорт и… — Она хихикнула. — Школьный аттестат.

Филипп тоже засмеялся:

— Ты что, учиться, что ли, собралась?!

— Да ну тебя!.. Так, захватила зачем-то… Спасибо за кофе. — Она опорожнила чашку и полезла в карман.

— За счет заведения. Значит, будешь искать работу?

— Да.

— Мой тебе совет: иди работать в бар.

— Нет, в бар мне бы не хотелось. Я думала, может, устроюсь официанткой — что-нибудь такое…

— А куда поедешь?

— В Москву хочу. Филипп присвистнул:

— Москва большая…

— Вот и я о том же.

— Там легко затеряться.

— Вот и я о том же. Он покосился на ее шею. Шрам был заметен.

— Мой тебе совет, — еще раз сказал Филипп. — Говори всем: я попала в аварию. Поняла?

— Ага, — сказала Кира. — Была авария. И я в нее попала.

— Какая-то ты странная, — сказал Филипп, внимательно разглядывая Киру. — Заторможенная, что ли?

— Травки на дорогу покурила, — улыбнулась Кира.

— Понятно, — протянул он и вдруг спросил: — Кстати, откуда у тебя шрам?

Она отрапортовала:

— Я попала в аварию. И порезалась о боковое стекло.

— Молодец. И какая досада. Такая хорошенькая девушка!

— Считаешь, шрам меня портит?

— Да его почти не видно.

— Ну ладно.

Кира послала ему воздушный поцелуй и вышла из бара и из города — навсегда.

…В поезде она разговорилась с попутчицей — разбитной тридцатилетней хохлушкой, которая заверила, что жизнь в столице — «супер», надо только крутиться.

— Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?

— Я знаю, куда можно устроиться в два счета, но только не официанткой!

— А кем?

— Вот, — сказала женщина, — позавчерашняя газета, у проводника стянула.

Кира развернула газету на странице объявлений о найме и проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву «Б» было строчек пятнадцать, начинавшихся со слова «барменша». Ниже с десяток объявлений начинались словом «девушки» с восклицательным знаком.

— Что-то не то совсем… — пробормотала Кира.

Другой попутчик, молчаливый мужчина с непроницаемым лицом, всю дорогу пролежавший на верхней полке и, казалось Кире, ни на минуту не закрывавший глаза, забрал у нее газету, быстро пробежал глазами и сказал:

— Это ей ни к чему. Не забивай голову девчонке. — И так посмотрел на хохлушку, что та забилась в угол и больше не проронила ни слова. На Киру же он глянул совсем по-другому, ласково, как-то по-отцовски. Но было в его взгляде и что-то неистребимо мужское, влекущее.

— Ты же, малыш, наверно, про учебу спрашиваешь? — сказал он.

— Про учебу, — неожиданно для себя повторила Кира.