В сельву виза не нужна - Андрей Дышев Страница 24

При помощи палки, бинта и бензина я сделал факел, который, по моим расчетам, должен был гореть не меньше пятнадцати минут, и, перекрестившись, зашел в пещеру. Ходы ее представляли собой сложный лабиринт. Сразу же тоннель разделился на два рукава, и я пошел вправо. Через несколько десятков метров – опять разветвление, затем – снова. Попадались крутые обрывы, куда спуститься без специального снаряжения было невозможно, и я обходил их стороной. Все время, пока я шел, до меня доносился отдаленный шум воды, очень напоминающий рев зверя. Источник звука определить было сложно, казалось, сами своды излучают его. Но не это вызывало у меня некоторый дискомфорт, и даже не огромные поселения летучих мышей-вампиров, а спертый, со странным привкусом воздух.

Я интуитивно почувствовал опасность и, не дожидаясь, пока факел догорит до конца, повернул обратно. Жадность наказуема, Кирилл Андреевич, сказал я себе, выходя из пещеры и все еще чувствуя во рту неприятный привкус.

Об этой пещере я забыл на некоторое время. Солнце, по которому я ориентировался, вывело меня к поселению племени токано. Никогда я не предполагал, что за двадцать дней одиночества могу по-настоящему затосковать по человеческому общению. Не думая об опасности, я быстро вышел из джунглей и, словно вернувшись в родной крымский поселок, уверенно зашагал между хижинами, здороваясь налево и направо, и, естественно, сразу оказался в центре внимания детей и собак, а пятью минутами позже – всего поселения.

* * *

В деревеньке жило человек двести полуголых, длинноногих и худосочных людей. Испанского языка, как я сразу выяснил, они не знали, обходились своим – в несколько сотен слов, которым, кстати, я овладел в рекордно короткие сроки и без особых усилий. За неделю, которую вынужден был провести с аборигенами, я научился довольно сносно разговаривать.

Индейцы жили большими семьями – человек по двадцать – в хижинах из веток и бамбуковых листьев. Поскольку в этом районе джунглей часто шли дожди, но в то же время было очень жарко, то хижины сооружали с тем расчетом, чтобы в них постоянно гулял прохладный сквознячок: возводили лишь одну крышу на подпорках, и никаких стен, тем более – дверей. Несмотря на то, что крыши строили из бамбуковых листьев, они были достаточно прочными и верно служили своим хозяевам, если верить их рассказам, лет десять. Спали индейцы в гамаках, и мне, естественно, тоже предложили приобщиться к такой своеобразной постели. После нескольких безуспешных попыток уложить себя в гамак я сильно засомневался в том, что мне удастся здесь хотя бы один раз выспаться. Элементарная с виду конструкция оказалась достаточно сложной в эксплуатации. Для того чтобы удержаться в гамаке без риска свалиться и свернуть себе шею, нужно было ложиться как-то по диагонали, причем руки скрещивать на груди и не ворочаться во сне. Стараясь не обидеть чувств индейцев, я от всего сердца поблагодарил за гамак и попросил у вождя разрешения жить в своей палатке. Глава администрации великодушно согласился, лично указал место, где белому человеку было разрешено возвести свой странный, закрытый со всех сторон матерчатый дом.

Установив палатку, я тотчас приступил к приготовлению ужина, но едва установил на углях котелок с водой, как мужчины-индейцы зашумели, замахали руками и в один голос загалдели. Понимая, что делаю что-то не то, я снял котелок с костра и на всякий случай отошел на пару шагов в сторону. Вскоре из толпы ко мне подвели девушку лет восемнадцати.

– Амара! – сказал один из индейцев, показывая на нее рукой.

«Надо полагать, имя», – догадался я, однако не понимая, для какой цели привели эту бронзоволикую деву с отвислой обнаженной грудью и длинными ногами, коленки которых выпирали так сильно, словно это были хоккейные щитки.

Я слышал легенды о некоторых странностях северных племен, которые якобы настолько гостеприимны, что пытаются осчастливить гостя своими собственными женами. Если эти милые, незакомплексованные люди пытались осчастливить меня таким же способом, то напрасно старались: в вопросе, касающемся женщин, я весьма щепетилен. Я пытался объяснить индейцам, что не нуждаюсь в их услугах, но меня даже не захотели слушать, перебили, и достаточно воинственно, а потом заставили несчастную девушку, которая, кстати, не выглядела несчастной, сесть у моего костра, скрестив ноги, как это делают индейцы, и покорно ждать своей участи.

Но все оказалось прозаичнее. Вскоре я выяснил, что по местным обычаям готовить еду полагалось только женщинам, мужчины же не имели права снизойти до такой работы, унижающей их достоинство. Оказывается, почти вся моя сознательная жизнь, когда я с удовольствием готовил, была унижением моего достоинства. Дабы не посрамить представителя мужского пола, мне и «выделили» девушку-повариху, которая была обязана готовить мне. Не вступая в дискуссии по поводу дискриминации прекрасной половины племени, я согласился иметь при себе личную кухарку, но при условии, что Амара не станет потом предъявлять претензии.

В первый же день я обратил внимание на то, что юная кухарка отдает предпочтение пикантной дикарской пище, к которой я, мягко говоря, не совсем привык. На первое она предложила мне бульон из каких-то зеленых червей, заправленный корешками растения, похожего на хрен, а на второе – маленькие горькие плоды колючего кустарника, политые соусом, приготовленным во рту Амары: тонкие молодые стебли, напоминающие тростник, она тщательно пережевывала, а когда они хорошо пропитывались слюной, выжимала «соус» в глубокую деревянную тарелку, где лежали плоды.

Боясь обидеть девушку, которая очень старалась, я пообещал ей, что все это непременно съем завтра, и показал ей, как варить суп из пакетиков, которые я принес с собой, несколько раз повторив, что туда больше ничего добавлять не следует, даже если это очень хочется сделать из уважения ко мне. Кажется, она поняла, во всяком случае, никаких посторонних привкусов в порошковом супе я не почувствовал.

– Скажи, Амара, – обратился я к девушке, когда она, сидя на корточках перед моим очагом, раздувала угольки. – Сюда не приходили чужие люди? Мужчины, женщины?

– Приходили, – отвечала она. – Это были гринперос. Они стреляли из ружей, а наши мужчины кидали в них отравленные копья и тоже стреляли.

Я пересказываю наш разговор, конечно, в адаптированном виде, потому как на деле он состоял из нескольких универсальных слов, рисунков на песке и всевозможных жестов, но мы с Амарой неплохо понимали друг друга.

– А почему они стреляли в вас?

– Мы разрушили несколько карьеров и сожгли две плантации. Это наша земля, и мы здесь хозяева.

– Амара, ты говоришь, что ваши мужчины тоже стреляли? Разве у вас есть ружья?

– Да, у нас есть несколько ружей. Нам их дал человек, который защищает нас. Он хочет быть верховным вождем всех племен. Он тоже ненавидит гринперос.

– Ты когда-нибудь видела этого человека?

– Нет, я не видела, но наши мужчины встречались с ним.

– А где живет этот человек?

– Там. – Она махнула рукой куда-то на север. – Там его дом и плантации.