Сокровища Рейха - Томас Гиффорд Страница 24

Олаф Питерсон с сигарой в зубах, с кончика которой струился голубой дымок, стоял надо мной, вглядываясь в мое лицо. С минуту я не мог очнуться от сна. Я лежал на диване в библиотеке, а на улице все так же бушевала вьюга. Из разбитого окна тянуло сквозняком. Отчаянно болел затылок, и, когда я поднял руку, чтобы дотронуться до головы, на пол свалилась пустая бутылка из-под виски. Я вспомнил, что вчера напился до бесчувствия, до потери сознания.

– Который час? – спросил я. Язык у меня словно разбух и покрылся шерстью.

– Почти половина шестого, – проворчал Питерсон, покачивая головой. Он поднял с пола пустую бутылку, повернул ее вверх дном. – Что тут, черт побери, стряслось, Купер? Почему разбито окно? Почему не заперта входная дверь? Почему у вас не работает телефон? – Он остановился у разбитого окна. На нем было темно-синее пальто из плотной ткани, серый свитер. Во рту чернела сигара, на парике медленно таяли снежинки.

– Телефонный провод перерезали после моего разговора с Бреннером, – ответил я. – На это потребовалось совсем мало времени… – Я сел. – Зачем вы приехали?

– Я беспокоился за вас, Купер. Беспокоиться начал уже вчера вечером, когда наконец-то вернулся домой. Я сказал жене, что меня беспокоит этот недотепа, этот сукин сын, а она спрашивает: «Какой такой недотепа, какой сукин сын?» А я и отвечаю: «Какой, какой! Купер, конечно». А она и говорит: «Тогда возьми и позвони ему». И тут выяснилось, что телефон у вас не в порядке. Я имею в виду, всех поубивали, то есть всех, кто был с вами связан, остались только вы… да Артур Бреннер. Звоню Бреннеру, велю ему проверить запоры на дверях, принять другие меры предосторожности… Он, естественно, спросонья туго соображал после своих пуншей, но все-таки я немного успокоился. Что же касалось вас, Купер, то тут я не мог рисковать. Мне следовало предвидеть это. – Он посмотрел на меня и сделал кислую мину.

Я рассказал ему о событиях минувшей ночи. Все это навалилось на меня с неожиданной отчетливостью, наподобие ночного кошмара, который не перестает мучить вас, пока вы утром принимаете душ: телефонный звонок, выстрел, страх, ползание по полу на коленях, оружейная комната, преследование, фигура, приподнимающаяся из снега, грохот двустволки…

Еще долгое время после того, как я окончил свой рассказ, Питерсон сидел, уставившись на меня. Просто сидел, курил свою сигару и не отрывал от меня взгляда.

Я встал и подошел к окну. Небо на востоке стало чуточку светлее, хотя всюду вокруг по-прежнему стояла непроглядная тьма. Луна пряталась за тучами, свирепствовал ветер. Меня тошнило, желудок сводило судорогой.

Наконец Питерсон, вздохнув, поднялся:

– Идемте посмотрим, что осталось от того типа, которого вы убили. – И когда я уже застегивал дубленку, добавил: – Черт возьми, надеюсь, его еще не замело полностью.

Говорят, что, если на улице стужа, трудно определить, когда становится еще холоднее. Чушь собачья. Было минус сорок, скорость ветра достигала тридцати миль в час, и я не припомню, чтобы мне когда-либо в жизни случалось выходить в такую погоду. Наступило утро, и по мере того, как становилось светлее, открывалась непривычная картина… Точно это не Земля, а другая планета, давным-давно безжизненная. Выстроившиеся в ряд деревья, обсыпанные снегом, скрываются в метельной дымке. Лужайка покрыта ровным настом, который потрескивает и ломается под ногами…

Хвостовая часть сломанного снегохода уныло торчала из-под снега подобно останкам самолета, тридцать лет назад потерпевшего аварию в Ливийской пустыне. Гонимая по насту поземка завивалась вихрями вокруг его остова и мчалась дальше.

Убитый превратился в один из снежных бугров, но я хорошо знал, где искать. Питерсон принялся за работу и начал разгребать снег, пока не показалась рука, синюшная, ломкая. Снег теперь был цвета ржавчины, и Питерсон продолжал с остервенением копать дальше. Я стал помогать ему, чтобы не замерзнуть. Мы как бы разворачивали завернутый во много слоев бумаги какой-то жуткий подарок. Убитый не вызывал у меня никакого интереса. Однако я продолжал отбрасывать снег. Питерсон что-то бормотал себе под нос. Когда мы наконец откопали труп, небо стало совсем серым.

Человек лежал на спине, обе ноги были переломаны и неестественно вывернуты. Полголовы было снесено моим первым выстрелом, а лицо так сильно обезображено в результате удара о ветровое стекло, что убитого с трудом можно было узнать. Толстую дубленку разодрало в клочья моим вторым выстрелом; на ней запеклась кровь, и обрывки мышц прилипли к меху изнутри. На снегу вокруг была кровь – замерзшие рубиновые кристаллы – и кусочки плоти.

– Невероятно! – выпрямляясь, прокричал Питерсон, стараясь перекрыть свист ветра. – Просто невероятное месиво.

– Это тот верзила, который пытался убить меня на шоссе. Я узнал его, можете мне поверить.

Питерсон посмотрел на меня, словно хотел сказать, что он слышал все, ничего не пропустил. Потом взял винтовку убийцы, которую тот, по-видимому, сжимал в руках до последнего момента. Я нашел и поднял свою двустволку. Мы направились обратно к дому.

– Купер, – прокричал Питерсон через плечо, – от вас дьявольски много неприятностей! Господи. – Он вошел в дом. – Ума не приложу, черт побери, как мы затащим похоронные дроги сюда в такой снег. На всех четырех колесах моего «кадиллака» зимние покрышки, и все равно мне потребовалось целых два часа, чтобы добраться к вам. Вот незадача.

Мы пили кофе. Я нашел аспирин. В желудке все еще было отвратительно после выпитого вчера виски. Я уже отвык от виски и теперь боялся, как бы не вернуться к старому.

Вместе с Питерсоном мы перебрали одно за другим события прошедшей ночи, которые завершились гибелью того верзилы. Питерсон заверил меня, что с моей стороны это чистейший случай самозащиты и мне не о чем беспокоиться, но, конечно, придется написать официальное объяснение. Для опознания убитого, если при нем не окажется никаких документов, потребуется некоторое время, впрочем, об этом пока рано думать.

Питерсона больше всего занимал вопрос, имел ли человек, чей замерзший труп сейчас лежал в снегу, какое-либо отношение к убийству Сирила и Полы. Есть ли тут вообще какая-то связь? А если есть, то какая? Что было общего у Сирила, Полы и у меня? Почему кто-то так стремится убрать нас? Кто они, эти люди? Естественно, что теперь уже покушение на меня на шоссе нельзя считать единичным, случайным актом насилия. Это было намеренное преследование с целью прикончить меня.