Тлеющий огонь - Пола Хокинс Страница 24

Когда Мириам представляла, как Майерсон сидит дома за своим столом, потом спускается на кухню, чтобы приготовить себе перекусить, и, возможно, задерживается на мгновение перед фотографией в рамке, на которой изображены они с женой — молодые, жизнерадостные и улыбающиеся, она не придумывала все это. Она побывала в прекрасном викторианском доме Тео на Ноэль-роуд, проходила через переднюю в темный коридор со стенами, выкрашенными в модный оттенок пепла или камня, а, может, дыхания крота или мертвой рыбы. Она восхищалась картинами на стенах и лежавшим на старинном паркете персидским ковром, словно усыпанным драгоценными камнями. Книжные полки в гостиной стонали под тяжестью дорогих изданий в твердых переплетах. На столе в холле она с острой жалостью заметила фотографию в серебряной рамке, с которой улыбался темноволосый малыш.

Мириам работала в книжном магазине не более полугода, когда впервые увидела Майерсона: он прогуливался по тропинке со своей собакой, маленьким брехливым терьером. Он привязывал его на причале, пока просматривал книги. Майерсон и шеф Мириам Николас говорили о том, что продавалось хорошо, а что пылилось на полках, кто подвергался нападкам на страницах «Лондонского книжного обозрения» и кого номинировали на Букеровскую премию. Укрывшись за полками в тени, Мириам их незаметно подслушивала.

Она читала его книги, как и большинство людей. Его первый роман, опубликованный еще в середине девяностых, неплохо продавался и имел хорошие отзывы, а второй стал безусловным бестселлером. После этого его имя исчезло не только из списков бестселлеров, но и вообще из книжных магазинов, а вновь появилось в статье субботнего приложения, где рассказывалось о большом литературном успехе девяностых годов, разрушенном личной трагедией.

Мириам всегда считала его сочинения переоцененными. Однако и она, как оказалось, не была застрахована от перемены мнения о знаменитости после личного общения. Удивительно, как быстро люди начинают превозносить работы, когда их автор перестает быть абстрактной фигурой, самодовольной фотографией на обложке книги и становится обычным живым человеком с застенчивой улыбкой и дурно пахнущей собакой.

Однажды в среду утром в начале лета, примерно через полгода после первого посещения магазина, Майерсон появился в нем, когда Мириам была совсем одна. Как обычно, он привязал собаку, и Мириам принесла ей миску с водой. Он любезно поблагодарил ее, спросив, есть ли у них в продаже последний роман Иэна Рэнкина. После небольшой проверки Мириам сообщила, что он еще не вышел и должен появиться на следующей неделе, и предложила отложить для него экземпляр. Он принял предложение, и они разговорились. Мириам спросила, работает ли он над новой книгой, и он ответил, что работает и хочет попробовать силы в детективном жанре.

— В самом деле? — удивилась Мириам. — Никогда бы не подумала, что это ваше.

Усмехнувшись, Майерсон покачал головой.

— Ну-у… — сказал он, — вообще-то нет, но мне, похоже, пора как-то встряхнуться. — Это была правда: с тех пор, как он опубликовал что-то существенное, прошло более десяти лет. — Я подумал, что стоит попробовать себя в каком-нибудь другом жанре, — продолжил он и постучал себя по виску указательным пальцем. — Посмотрим, что из этого получится.

На следующей неделе, когда новый роман Рэнкина поступил в магазин, Мириам отложила для него один экземпляр. Только Тео за ним не пришел ни тогда, ни завтра, ни через день. У нее был его адрес — раньше ему присылали книги по почте, — и она точно знала, где он живет. Это было совсем недалеко от ее плавучего дома — менее чем в миле в другую сторону по каналу, — и она решила отнести ему книгу сама.

Она спрашивала себя, не будет ли ее приход расценен как вторжение, но, открыв дверь, он, казалось, искренне обрадовался.

— Это так мило с вашей стороны, — сказал он, приглашая ее войти. — А меня слегка выбила из колеи погода. — Выглядел он не важно: темные круги под глазами, белки вокруг зрачков пожелтели, лицо красное. В доме пахло дымом. — Это время года всегда на меня плохо действует, — добавил он хриплым голосом.

Он не стал вдаваться в подробности, и Мириам промолчала. Она неловко коснулась его руки, и он отстранился, смущенно улыбаясь. В начале знакомства с Тео Майерсоном Мириам чувствовала к нему необыкновенную нежность.

Они пили чай в маленьком дворике возле кухни и говорили о книгах. Было начало лета, вечера становились все длиннее, в воздухе стоял терпкий запах глицинии, где-то по радио тихо играла музыка. Откинувшись назад с закрытыми глазами, Мириам ощущала глубокую удовлетворенность и собственную избранность. Сидеть здесь, в одном из лучших лондонских садов прямо в центре города, и разговаривать на самые разные темы с выдающимся писателем! Она вдруг подумала, что перед ней открывается возможность расширить горизонты своей жизни, сделать ее гораздо богаче (в культурном смысле) и полнее. Не то чтобы ей представлялось нечто романтическое — только не с Тео. Мириам не была дурой. Она видела фотографии его жены и понимала, что во всем ей уступает. Но сейчас он сидел рядом и обращался с ней как с равной. Как друг. Когда в тот вечер она уходила, Тео тепло пожал ей руку.

— Заходите в любое время, — сказал он с улыбкой.

И по глупости она поверила ему на слово.

В следующий раз она пришла не с пустыми руками. Она принесла нечто, что, по ее мнению, могло их сблизить. Это была написанная ею книга, в которой рассказывалась ее собственная история. Над этими мемуарами она работала много лет, но показать их кому-нибудь ей не хватало смелости, поскольку Мириам никогда и никому не доверяла настолько, чтобы поделиться своей тайной. Так было до встречи с Майерсоном, настоящим писателем и человеком, которого тоже не отпускала пережитая им трагедия. Она выбрала его.

И совершила ошибку.

Она считала, что доверяет свою историю человеку чести, порядочному и благородному, тогда как на самом деле обнажила душу перед мошенником и хищником.

А казалось, что уже должна была научиться разбираться в людях.

Первого хищника, которого Мириам встретила в своей жизни, звали Джереми. Или коротко Джез. В одну душную июньскую пятницу его бледно-голубой «Вольво»-универсал остановился возле голосовавших на шоссе Мириам и ее подруги Лоррейн. Они путешествовали автостопом: в восьмидесятых годах это не было редкостью даже в Хартфордшире. Прогуляв последние два урока в школе, девушки отправились в город, чтобы потусоваться, спокойно покурить и примерить одежду, которую не могли себе позволить купить.

Когда машина остановилась, Лоррейн села на переднее сиденье, потому что… почему бы и нет? Она была стройнее и привлекательнее подруги (хотя, честно говоря, они обе не были красотками). И машина остановилась, конечно, ради нее. В общем, она заняла переднее сиденье, а Мириам устроилась сзади, за Лорри. Водитель поздоровался, назвал свое имя и спросил, как зовут их, но на Мириам не посмотрел ни разу.

Под ногами у Мириам грохотали пустые пивные банки и бутылка из-под виски. Джез и Лоррейн закурили, и у дыма от сигарет был какой-то странный запах, какой бывает у прокисшего молока. Мириам хотела выйти из машины, едва в ней очутилась. Она знала, что им не следовало в нее садиться, что это была плохая идея. Она уже открыла рот и хотела об этом сказать, но машина тронулась и начала быстро набирать скорость. Мириам даже хотела открыть дверь, надеясь, что это заставит Джеза затормозить, но потом решила, что он просто примет ее за сумасшедшую. Она опустила окно и вдохнула жаркий летний воздух.