Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин Страница 24

Из закутка, где сидела прислуга, послышалось шевеление и довольное покашливание.

— Также три тысячи рублей по настоянию покойного назначаются в оплату за управление текущими делами душеприказчику Натаниэлю Горли. С учетом таких вычетов сумма наследства составляет 1 миллион 557 тысяч рублей 68 копеек, каковая…

Здесь уж тишина стала, что называется, звонкой.

— …делится на восемь равных частей…

Все разом выдохнули. Прояснилось почти всё. Восемь частей, притом равных — это, конечно же, доли шести родственников и девицы Фальяцци да еще вспомоществование некоей организации, скорей всего какому-нибудь храму. Самые быстрые умом мигом посчитали, что каждая доля составит немногим меньше 200 тысяч. Достойное наследство.

— …в число каковых входят шесть названных ранее родственников и девица Фальяцци. Восьмая доля составит Фонд Никанора Абросимова, каковой должен быть употреблен городскими властями Одессы на строительство общедоступной больницы с направлением средств и усилий на лечение дыхательных путей, а также часовенкой для утешения страждущих при ней.

В длившейся долго тишине трогательно прозвучал дребезжащий, но отчетливый старческий шепоток госпожи Ханасаровой, обращенный к старшей Покромовой: «Да, когда не дышится — оно так…»

— Подводим баланс. Сумма наследства, поделенная на восемь частей, составляет равные доли в 194 тысячи 625 рублей и 8 с половиною копеек…

Те из наследников, кто не так хорошо знал математику и не мог до сих пор произвести подсчеты, облегченно вздохнули.

— Последнее — два уточнения. Копеечные суммы для удобства расчета — отдаются в Фонд Абросимова. И также для удобства наследников и во избежание долгих споров этот дом отдается в наследство госпоже Серафине Фальяцци. Но! При этом сумма оценки, а у нас это 115 тысяч, вычитается из ее доли наследства. Таким образом, девице Фальяцци отходит Дом Абросимова и 79 тысяч 625 рублей.

Натан посмотрел на Фину. Она ж была изумлена таким решением. Его любимая воспринимала сегодняшний акт в большей степени как формальность. Ждала, что ей оставят в память какую-то безделку, возможно, сумму, соразмерную с назначенной прислуге или душеприказчику. Но то, что она станет полноценной наследницей, наравне с родственниками… Это ее поразило до крайности.

— На этом оглашение завещания завершено. Готов ответить на имеющиеся вопросы. И далее переместиться в Одесское отделение Коммерческого Банка, где мы займемся оформлением бумаг.

Горлис ощутил, что обильный пот, выступивший от волнения, сделал его нательную одежду совершенно мокрою. Ну да ничего. Всё идет, как нужно, главное уж сделано. Осталось совсем мало.

— Итак, есть ли вопросы? — сказал Натан гром-че обычного, чтобы не дать расслабленности охватить его.

И в это время дверь резко распахнулась. В просторную гостиную вбежал человек лет тридцати пяти в сюртуке, не дешевом, однако сидящем несколько неловко, и с цилиндром местами испачканном.

— Есть вопрос! — воскликнул вбежавший, отдыхиваясь после бега. — Могу ли я огласить другой вариант завещания?

* * *

Вот так новость! В зале загомонили.

У Горлиса защемило сердца — рановато он радовался, что дело идет к финалу и далее его можно будет сдать в архив, вспоминая, как о чем-то важном, значительном, хорошо и честно сделанном.

— Разумеется, можно. Но прежде позвольте узнать ваше имя, а также увидеть бумаги, его подтверждающие.

— Пожалуйста. — Нежданный гость протянул свой паспорт. — Выжигин Пархомий Михайлович.

Все понимающе кивнули. Ну, разумеется, естественно было ожидать, что с подобным заявлением выступит один из не явившихся до сих пор наследников.

Натан внимательно рассматривал паспорт. Приметы, записанные в бумагу, совпадали с человеком, имевшимся в наличии.

— Вот еще письмо, отправленное, видимо, вами. А вот иной вариант завещания, присланный мне дядюшкой Никанором полтора года назад.

Горлис первым делом посмотрел на дату завещания и с удивлением узрел: 18 октября 1826 года, два дня спустя после завещания, составленного с его участием! Взглянул на подписи свидетелей. Некие незнакомые фамилии, место удостоверения бумаги — город Вознесенск. Подпись Абросимова — взаправдашняя! (Занимаясь этим делом, Горлис успел изучить ее особенности в тонкостях.). Понятно, что бумагу нужно будет еще отдельно проверить, но пока нет оснований препятствовать ее оглашению, ибо всё законно.

Пархомий Михайлович зачитал завещание. Отличия были существенные. По нему прислуге доставалось втрое больше — по 3 тысячи. Девица Фина Фальяцци получала лишь пейзаж «Цветочки…» работы неизвестного мастера, висящий в гостиной комнате. Шесть родственников, кроме Пархомия Михайловича — по 129 тысяч. Дом Абросимова передавался в собственность епархии с тем, чтобы после продажи оного деньги были употреблены на возведение колокольни Спасо-Преображенского собора на Преображенской площади. А имущество, скромно названное «всем остальным», передавалось Пархомию Выжигину с формулировкой «за храброе продвижение русского купечества на неспокойных землях Кавказской области».

Горлис быстро посчитал в уме: 129 тысяч умножить на 6 будет 774 тысяч. К этому прибавить 24 тысячи, отдаваемых прислуге, — получается почти 800 тысяч. Таким образом, храброму русскому купцу на Кавказе доставалось более 650 тысяч рублей, чуть менее половины всего завещания.

Натан осмотрел зал, пытаясь понять, как новую ситуацию воспринимают присутствующие. Слуги, конечно, очень радовались. Фина сидела с отсутствующим видом: «И зачем ты меня сюда позвал, милый?» Но вот взгляд ее стал более осмысленным. Она внимательно рассматривала свое новое имущество, картину неизвестного мастера, полное название которой на табличке гласило: «ЦВЕТОЧКИ, растущие в Городском казенном саду г. Одессы». Похоже, Фина размышляла, стоит ли забирать отсюда сей шедевр?

Что касается остальных родственников, то они были не так уж расстроены, как можно ожидать. Ну, понятно, что 129 тысяч заметно меньше, нежели 194. Но это ежели придирчиво в них вглядываться. А так — там «единица», и здесь «единичка», там «девятка» и тут «девятка». Во-вторых, потеря денег, которые еще не были осознаны твоими, не так уж тяжела. В-третьих, следовало радоваться, что по новому варианту вообще никто из родственников не остался вне круга наследников, как сводная сестра покойного Анастасия Вязьмитенова-Абросимова по первому завещанию. В-четвертых, вовсе без денег оказалась эта иностранная фифа Фина. Зато прислуга, хорошие русские люди, получали втрое больше — как за них не порадоваться? И пятое — пожертвование не на какой-то туманный больничный фонд и убогую часовенку, а на колокольню главного одесского собора выглядело намного более достойным и благочестивым.

Натан вернулся к бумагам — сличил «свой» вариант завещания и новый. Но как всё же странно, что столь разные завещания Абросимов составил с разницей лишь в два дня. При этом, сделав второй вариант, не предупредил душеприказчика, занимавшегося первым. Да еще зачем-то для составления повторного завещания поехал в Вознесенск. Горлис высказал вслух сии сомнения, обращаясь к Пархомию Михайловичу. Но тот лишь ответил, что получил завещание почтой и ничего иного не знает. Зато брожение усилилось среди слуг. Дворецкий по фамилии Тассов, казавшейся Натану какой-то ненатуральной и потому лживой, поначалу несмело, но потом всё более твердо припомнил, что барин и вправду порой ездил в Вознесенск, имея там добрых приятелей. И все из прислуги его поддержали, каждый повторил, что в октябре 1826 года Абросимов ездил в Вознесенск.