Взаперти - Николай Свечин Страница 24

– Прилежание к труду… Я должен буду пеньку расплетать на веревочки?

– Нет, конечно. С вашими капиталами вы легко наймете арестанта, который будет трудиться и за себя и за вас. Дело в том, Алексей Николаевич, что переводят в льготный разряд лишь тех, кто занят работами. В этом суть арестантских отделений, вы же знаете. Труд там обязанность. Если кого по состоянию здоровья освобождают от работ, то он не может претендовать на перевод в другой разряд. И тогда десять месяцев за двенадцать не пойдут.

Адвокат улыбнулся так радужно, словно речь шла о пребывании в санатории.

– Но и это еще не все! – Август Мефодьевич даже потер ладони. – Мы сможем по истечении определенного времени вести разговор о досрочном освобождении. Главное – не конфликтовать с тюремным начальством. А там ваши друзья на воле – при моей помощи, конечно, – все оформят и подадут как надо.

– Досрочное освобождение когда делается возможным? – спросил сыщик, берясь за карандаш.

– По истечении трех четвертей срока. С учетом того, что последние полтора года у вас пойдет десять месяцев за год, реально вам придется сидеть… сейчас посчитаю… два года и пять месяцев. На год с месяцем меньше, чем приговорит суд. Ловко?

Алексей Николаевич записал и продолжил расспросы:

– А что ждет меня после выхода на волю? Я сделаюсь мещанином, ведь так?

– Ну, можете записаться в крестьянство. Семейственные права и права на прежнюю собственность у вас останутся, только имение перейдет в опекунское управление…

– Имения у меня нет, оно принадлежит сыновьям, – пояснил Лыков.

– Ну, тем лучше. Так вот. После того как выйдете на волю, вас поместят под надзор местной полиции сроком на четыре года. Поселитесь, где хотите, по собственному выбору. Вы будете не вправе изменять место жительства и удаляться от него без особого, в каждом случае, дозволения полиции. Есть и другие ограничения.

– Да, что-то я помню… Мне нельзя будет жить в столицах?

– Не только в столицах запретят вам жить, но и во всех местностях столичных губерний. Также и в губернских городах и их уездах. В любом местечке, отстоящем от губернского города ближе чем на двадцать пять верст, вас тоже не пропишут.

– А в Варнавине можно? – с надеждой уточнил сыщик.

– Который в Вятской губернии? Там можно, он от Вятки далеко.

– Еще что мне запретят?

Сандрыгайло наморщил лоб, вспоминая.

– Э-э… Вступать в государственную или общественную службу. Записываться в гильдии или получать какое бы то ни было свидетельство на торговлю. Быть избираемым в третейский суд. Так-так, что там дальше? А! Выступать свидетелем при договорах и других актах, давать по гражданским делам свидетельство под присягой. Без присяги тоже нельзя! Кроме тех случаев, когда суд сочтет необходимым потребовать ваши показания. Еще вы не можете быть чьим-либо опекуном, попечителем или поверенным.

Алексей Николаевич обдумывал услышанное и крутил головой. Потом сказал:

– Быть опекуном – ладно, не очень и хотелось. Еще меньше я собирался заниматься торговлей. Но что насчет сыщика Лыкова? Теперь, значит, никогда его больше не будет?

– Никогда, – веско объявил адвокат. – Запрет на государственную службу пожизненный.

Вечером Алексей Николаевич ввалился без телефона к Таубе. Барон неожиданно получил очередное наследство, продал свой домик на Выборгской стороне и купил взамен другой – поменьше, зато в престижной Адмиралтейской части. Домик был о двух этажах, из восьми комнат и стоял в конце Галерной улицы. Единственный ребенок четы Таубе, дочь Татьяна, весной вышла замуж за поручика Преображенского полка Демут-Малиновского. Молодые заняли второй этаж, а барон с баронессой поселились на первом. По вечерам они ходили гулять в Демидов сад, играли в лото и мечтали о внуках. Генерал пописывал мемуары, но без вдохновения. Самое интересное рассказывать было нельзя – преждевременно…

Увидев гостя, хозяин не удивился и не обрадовался. Молча вынул бутылку коньяка и две серебряные стопки начала прошлого века. Закуски не предложил.

Мужчины махнули по полчижика, и Лыков сказал жалостливо:

– Присяжный поверенный сейчас заявил, что меня точно посадят. Могут даже в каторгу.

– Так тебе и надо. Заслужил репутацию человека, который сам себе закон. Теперь она тебя топит.

– Но я же лишь тех, кого следовало…

– Присяжным объяснишь. Если дадут сказать.

– Их не будет, а будут сословные представители.

Барон тоже расстроился:

– Эти много хуже. Что судьи решат, то они и подпишут.

Он налил еще по рюмке и сказал:

– Я говорил о тебе с военным министром. Тот сегодня вечером докладывает государю, обещал осторожно прощупать… Напомнить Его Величеству о твоих прежних заслугах.

– Как ты не понимаешь, – осерчал сыщик, выпивая вторую стопку, – что это равно наказанию ни за что? Если царь помилует меня, значит, я виноват. Меня пощадили, но – виноват. А я невиновен!

– Успокойся, Леша. Речь пойдет не о помиловании. Государь может просто отменить это судебное преследование без последствий. Раз – и нету. И тогда вопрос, виновен или нет, отпадет сам собой. Государю виднее.

Алексей Николаевич подумал и мотнул головой:

– Хорошо бы так. Но она не позволит. Она ничего не забыла, германская грымза.

В результате статский советник в очередной раз напился, и Таубе лично отвез его домой на извозчике.

Они оба никогда не узнали, что в тот же вечер между государем и государыней произошел важный разговор. За чаем он спросил:

– Аликс, ты помнишь Лыкова?

Александра Федоровна молча кивнула. Супруг продолжил:

– Час назад мне докладывал Сухомлинов. Когда он закончил про дела по министерству, вдруг заговорил об этом человеке. Оказалось, Лыков убил арестанта на допросе. Точнее говоря, избил так сильно, что тот ночью умер в камере.

Государыня отодвинула от себя чашку и теперь смотрела на государя с большим вниманием. Тот отхлебнул из своей, потрогал ус, но вопроса не дождался и заговорил снова:

– Лыкова ждет суд, и его могут приговорить к каторжным работам. Статский советник, со Станиславской лентой… Будет скандально. Владимир Александрович считает, что это подрывает престиж власти. И кроме того, учитывая его прошлые заслуги, следует без лишнего шума прекратить судебное против него преследование. Хватит-де нам Курлова. Вот я и думаю… как быть?

Императрица заговорила наконец, но о другом:

– А почему военный министр просит за чиновника из другого ведомства? Пусть решает Макаров.

– Владимир Александрович объяснил мне это. Макаров настроен по отношению к своему чиновнику особых поручений недоброжелательно. И судит о нем… предвзято. А с военными Лыков провел много секретных операций, особенно против шпионажа. У него – я этого не знал – есть даже Анна второй степени с мечами! Дал еще папа за опасную экспедицию в Дагестан двадцать пять лет назад. Это меня тронуло. Папа лично знал и ценил простого полицейского чиновника в малых чинах… Значит, было за что. И потом, вспомни, Лыков охранял нас на коронации и еще в Нижнем Новгороде, на выставке. Мы доверяли ему свои жизни.