Утопи свои обиды - Лев Альтмарк Страница 23

Израиль Сентябрь 2011

Большую часть дня у этих ворот почти никого не бывает, разве что солдат в будке проверяет въезжающих и открывает тяжёлые, натужно разъезжающиеся на колёсиках створки. Однако сегодня издалека было видно, что у ворот что-то не так. По обе стороны стояли полицейские машины с работающими мигалками и поодаль в тени под деревьями зелёный армейский броневичок. Будка охранника была огорожена полосатыми пластиковыми лентами, и вместо солдата в каске и с автоматом, прохаживающегося вдоль ворот, деловито сновали туда-сюда какие-то люди в военной форме и гражданские.

— Неисповедимы пути господни! — почему-то громко прошептала Софа, не отрывая взгляда от этих людей. — И тут какая-то чепуха.

Наверное, лучше всего было бы развернуться и подобру-поздорову убраться, но я медленно подъехал к воротам и притормозил.

— Стой! — К нам приблизился мордатый пожилой полицейский и угрожающе повёл автоматом. — Выйти из машины и предъявить документы.

— Что случилось? — Новикова выбралась наружу и принялась копаться в рюкзачке, разыскивая документы.

— Откройте багажник и отойдите в сторону!

— Что случилось? — повторил я.

— Теракт…

В принципе, теракты в поселениях вещь довольно редкая. Живёт здесь публика в основном религиозная, большой любви к арабам не испытывающая и настороженно относящаяся к любому чужаку. Арабские соседи, живущие вокруг, платят взаимностью. А за что им, спрашивается, любить поселенцев? И тем, и другим государство выделяет деньги на развитие, но на фоне чистеньких и ухоженных поселений, где следят за дорогами и на каждом свободном пятачке разбивают цветочные клумбы, арабские деревни выглядят натуральными свинарниками. В поселениях фермы и небольшие заводики, у соседей же только загоны со стадами прожорливых и беспрерывно гадящих овец. Ни на что отпускаемых государством денег им не хватает, потому что к ним традиционно прикладывают руку собственные мухтары и муллы.

Но арабы не любят хозяйственных соседей не только из-за несовпадающих взглядов на чистоплотность. Ненависть к иноверцам — отличительная черта их характера, и очень несладко приходится соплеменнику, который вдруг решится подавить в себе этот пещерный инстинкт. Теракты, которые арабы совершают с завидным постоянством и с тупой жертвенной обречённостью, давно перестали быть чем-то из ряда вон выходящим, и всё равно каждый раз, когда сталкиваешься с очередным проявлением этой бессмысленной дикости, сердце чугунными ударами колотит в грудь, и хочется верить, что это в последний раз. Больше такого не повторится. Но… повторяется.

— К кому едете? — спросил полицейский, внимательно изучив наши документы.

Новикова аккуратно оттеснила меня плечом в сторону и затараторила:

— К подруге, с которой мы учимся в университете. Мне нужно забрать у неё книги и конспекты, а этот человек, — она ткнула в меня пальцем, — мой приятель, который согласился меня подвезти.

Я удивлённо глянул на Софу, и она мне незаметно подмигнула.

— Как зовут подругу? — хмуро поинтересовался полицейский и поднёс переговорное устройство к губам.

— Рахель, — без зазрения совести соврала Софа.

— Стойте тут, а я сейчас вернусь. — Зажав наши документы в кулаке, полицейский отправился к своей машине, залез внутрь и принялся неторопливо с кем-то беседовать по переговорному устройству.

— Ты с ума сошла?! — зашипел я Новиковой и сам того не заметил, как перешёл на «ты». — Какая Рахель? Он сейчас проверит, и мы загремели…

— Ничего подобного! — нервно хихикнула Новикова и тоже перешла на «ты». — Ты думаешь, что в поселении не найдётся девушки по имени Рахель? Да здесь каждую вторую зовут Рахелью или Саррой. Тут девочкам дают имена только библейские… Ты, небось, собирался рассказать, что мы едем к Давиду Бланку? Самоубийца!.. Уж, лучше какая-нибудь библейская Рахель!

Вволю наговорившись, полицейский неторопливо вернулся к нам, и снова заглянув в багажник и салон нашей машины, проворчал:

— Можете проезжать.

Но спокойно проехать к дому Бланка не получилось. За воротами за будкой охранника, огороженной полосатыми лентами, нас остановил мужчина в гражданском с пистолетом в наплечной кобуре.

— По дороге сюда, — спросил он, — вам ничего необычного не встретилось?

— Вроде нет, — развёл я руками, — а что может быть необычного на дороге?

— Я имел в виду быстро едущие в сторону от поселения машины. Их могло быть несколько.

— Не заметил… Скажите, есть жертвы в теракте?

— Солдат-охранник погиб, — ответил мужчина и махнул рукой, чтобы мы проезжали.

На улицах в поселении, всегда малолюдных, сегодня повсюду стояли люди и наверняка обсуждали гибель солдата. Нас никто больше не останавливал, но я видел, как люди настороженно поглядывают на нашу машину и провожают её взглядами. Однако возле дома Давида Бланка не было никого, и всё вокруг было таким же, как при моём первом посещении.

Стоило нам подъехать поближе, как мы вместе с Новиковой принялись дружно чихать.

— Что за чепуха? — только и успела сказать Софа.

В перерывах между собственными чихами, я невесело выдал:

— Подозреваю, что это одно из изобретений нашего великого и таинственного Гудвина. Я уже это счастье попробовал… Ему и собаку заводить не надо, чтобы оповещала о визитёрах. Они сами о себе сообщают!

— Тоже себе шутник-самоучка! — вытирая слёзы, пробормотала Софа. — Лучше бы изобрёл что-нибудь действительно полезное не для, а против насморка!.. И против террористов, чтобы их понос пробирал, когда собираются на дело! А мы и без чихания могли бы в дверь постучать…

— Не забывай, — напомнил я, — к нему не только мы в гости ходим.

Так же, как и в первый раз, дверь в дом оказалась незапертой. Но сегодня хозяин собственной персоной встречал нас у порога. Удивлённо стрельнув взглядом по моей спутнице, он кивнул мне:

— Приветствую, молодой человек, я ждал вас, — и, не удержавшись, поинтересовался: — А что это за небесное создание с вами?