Дездемона умрёт в понедельник - Светлана Гончаренко Страница 23

Театральные подруги, более легкокрылые, подбитые куражом и табачным дымом, смеялись за глаза над Альбининым теремом. Сгорая и дыша театром, такого дома нельзя иметь: «Ну, когда? когда это? надо быть выше!..» Свободного времени у актрис не меньше, чем у учительниц или кондукторш, но театральные ушуйские языки злословили, что хозяйственная Альбина даже корову держит, огромную, в пятнах; встречались видевшие и корову, и пятна эти, якобы напоминающие карту западного полушария, и саму Альбину с подойником. Но это враки: коровы никакой не было.

Несмотря на заглазные насмешки над белоснежными носками и над мифической коровой, Карнауховы незыблемо царили в Ушуйском театре. Труппа здесь ежегодно, с треском, взаимными обвинениями и взаимообразным обменом женами распадалась, чтоб к сезону снова собраться из полузнакомых, незнакомых и подзабытых лиц. Одни лишь Карнауховы, исполнители главных ролей, были неизменны, как те могучие великолепные срубы, что стоят веками и все плачут благовонной смолой — лесной, юной, из корней взятой силой. Кстати, подхалимы лиственничный дом объясняли Альбиниными генами — якобы, была она из семьи староверов.

Все рухнуло, когда появилась Таня. Ничто не предвещало беды: Глебка — любимец, баловень, подающий большие надежды играть плечистых положительных героев — привез из Нетска сокурсницу — невесту. Молодая пара должна была занять то место в репертуаре, что уже утомило старших Карнауховых. Альбине надоели девушки-энтузиастки, хотелось сыграть что-нибудь возрастное, вроде Анны Карениной, а Геннаше осточертел Ромео с его прыжками на сто раз чиненный, навек обшарпанный балкон.

Как и всякая мать, Альбина Глебкиной невестой осталась недовольна: длинненькая, плосконькая девочка, бледная и рассеянная, хотя, по словам Глебки, очень талантливая. Альбине она показалась совершенно бездарной. Самоварову она убежденно так и сказала: бездарна на редкость… Это ее, Альбинина, несчастная судьба так вознесла и испортила девчонку.

Глебка сильно был влюблен. Альбина ломала голову, как получше и без периферийной вульгарности устроить свадьбу, у кого занять стулья и посуду, какую комнату отдать молодым — ту, что окнами в сад (но там слишком виден неромантический сортир) или окнами на улицу (там днем, а пуще ночью тарахтит и пылит мотоцикл соседского идиота-подростка). В это время Геннадий вдруг раздумал бросать роль Ромео, а на балконе уже стояла молодая трепетная Таня и тянула к нему тонкие длиннопалые руки. Геннадий Петрович неистово лез на этот балкон и с такой страстью перекидывал через его перила свое статное зрелое тело, что шатались хлипкие фанерки и бруски декорации, и гуашь сыпалась с нее удушливой ультрамариновой пудрой.

Накануне свадьбы Геннадий Петрович и Таня исчезли. Они не явились на репетицию. Они не явились к Альбине обедать. Вообще никуда не явились! Зато Мариночке Андреевой дозарезу понадобился рецепт картофельных оладий. Якобы за ним она забежала к Альбине, ехидно покосилась на пустые тарелки и с рассчитанным садистским торжеством объявила, что Геннадий Петрович к обеду не придет, не придет к ужину — и не придет, очевидно, никогда, потому что уже полтора месяца живет с Таней на частной квартире в Новом городе.

Альбина Мариночку вытолкала, даже запустила вслед (и попала между лопаток!) оброненной обидчицей туфлей с тяжелым пластмассовым копытом-платформой. Мариночка врала! Это невозможно! Как это Геннадий Петрович живет где-то с Таней, когда он живет здесь, с нею, обедает, ужинает, ложится в ее постель! А Таня не расстается с Глебкой. Да они вечно за ручку ходят, целуются на всех углах! Бред! Бред!

Не бред. Альбина знала, что не бред. И это настолько было невероятно, ужасно, кровосмесительно, что она не смела и про себя проговорить страшную правду. Но видела же она этого Ромео и эту Джульетту, и этот бесстыдно трясущийся балкон, и Геннашины прыжки, и Танин горячий немигающий взгляд!.. Но это ничего. Это наладится. После свадьбы утрясется. Водились и прежде за Геннашей грешки, но все всегда проходило. Уйдет, улетучится и это.

А Глебка как же?

Свадьбы не было, ничего не улетучилось. Геннаша жил с Таней, Глебка стал пить и играть не простых цельных парней, а психопатов и неврастеников. Альбина пыталась скандалить, стыдить Таню, однажды пришла даже на проклятую квартиру в Новом городе. Геннаша там схватил ее за плечо и отшвырнул спокойно, с холодной ненавистью правоты, не глядя в лицо. Альбина прошибла головой дверцу шкафа. Крови было совсем немного, только потом головные боли стали донимать. Геннаша раньше, случалось, бивал ее — и под настроение, и за грешки (у обоих, у обоих водились мелкие грешки, богема все-таки), но никогда ничем битье не отзывалось, она только краше делалась. Тогда любил. Теперь не любил — и покалечил.

Но Таню он тоже бил! Даже сильней, чем Альбину — или Таня громче и явственней кричала? Таня бегала по Новому городу взлохмаченная, вся в синяках, в полузастегнутом халатике, сверкая белыми тонкими ногами. А вечером им предстояло играть вместе. Ромео-Геннадий Петрович ловко и тяжко перемахивал через балкон, и они на сцене долго стояли, стянутые глубоким, долгим, настоящим, марающим помадой поцелуем, чтоб после спектакля, спотыкаясь и ничего кругом не видя от восторга, вместе брести в убогую, Таней прокуренную квартирку. Глебка-Меркуцио, убитый еще в первом акте, криво усмехался им вслед. Он с утра был пьян.

Когда Таня бегала с синяками вдоль панельных пятиэтажек Нового города уже ежедневно и забегала к знакомым ночевать и жаловаться, Геннаша развелся с Альбиной. Ничего-то он не взял из своей прежней жизни в новую — ни тряпочки, ни табуреточки. Ни на что не позарился, даже на английские свои костюмы, которые с тех самых пор, с Мариночкиного визита, висели в Альбинином шкафу бестелесными уродливыми привидениями. Сделалось так, будто никогда он не жил в этом дивном срубе, не носил этих костюмов, этих джинсов, скульптурно отпечатавших его могучие ляжки и поливаемых теперь злыми Альбиниными слезами. Будто никогда он не был мужем Альбины и отцом Глебки. Он даже глаз при встречах не отводил. Просто не знал их никогда! Энергичная Альбина отошла немного от первоначального остолбенения и с жаром взялась за Глебку. Она пыталась тащить его к докторам, экстрасенсам, бабкам, пыталась его заговаривать, иглоукалывать, поить мочой — но Глебка тоже стал другой. И он тоже будто не жил в ее тихом сияющем доме, не объедал ее знаменитый темноягодный малинник, не зевал ребенком в кулисах, когда мама с балкона тянула к папе руки. Всему конец!

Геннадий Петрович и Таня поженились, в церкви даже перевенчались, на три дня, счастливые, заперлись безвыходно в своей квартирке, а потом Таня ушла. Насовсем. Альбина порадовалась: «Получи же, лысая сволочь! Ко мне теперь приползешь! А я уж покуражусь, посмотрю еще, брать тебя, потасканного, назад или нет!»

Конечно, брать его назад она собиралась, но хотелось и подсластить свою унизительную победу.

Однако лысая сволочь не ползла. Она предавалась тупой тоске, играла из рук вон плохо, набекрень пялила накладочки, задиралась, трясла встречных и поперечных за грудки, но не ползла! Альбина ничего не понимала: Таня-то уже стала прошлым, Геннадий Петрович Тане не слишком и докучал, хотя еще тяжело и злобно долюбливал. Но Альбину мог смотреть только пустыми глазами прохожего дядьки. Как же это могло быть? Допустим, Таня молода, но Альбина — она про себя это совершенно точно знала — просто красавица. И сохранилась отлично! Всего только семь лет назад она выходила в «Детях Арбата» в одних трусах, и зал зажмуривался от стыда и восторга. Фигура-то бесподобная! Она охотно декольтировалась на сцене, высовывала из всяческих разрезов большую белую ногу, очень стройную. Презренный Мумозин, конечно, пытался вытолкнуть ее на старушечьи роли, минуя даже Анн Карениных, но она еще уверенно играла кое-какие прежние молодые роли. Да и привыкли все, что главная ушуйская секс-бомба — это она.