Поющая в репейнике - Анастасия Машкова Страница 23

Супин встает под холодный душ. Но в голове туман не рассеивается. Все становится еще сложнее и тягостнее.

«Ничего, как-нибудь. Она – чудесная. С ней будет хорошо. И потом… сейчас я совершенно не могу быть один. Совершенно. И от Кашина, висящего над башкой дамокловым мечом, не скроешься. Моя жизнь – в его руках. И с этими… ручками шутки плохи».

Маня щебечет, укладывая волосы.

– Я приеду после работы за вещами. Ничего не собирай, не суетись. Возьму то, что необходимо на первое время.

– Может быть, до выходных хоть потерпишь? – говорит Аля, просительно заглядывая Мане в глаза и протягивая ей шарф.

– Альбина Спиридоновна, вы не волнуйтесь. Ну, так сложилось… Я чувствую себя преступником перед вами. Но ведь это не так. Я, кажется, ничем не обидел…

– Да-да, Павел Иванович. Вы поступаете как честный взрослый мужчина. Я понимаю. Ну, с Богом…

Аля крестит их. Супин помогает Мане надеть пальто, и они выходят. Аля смотрит на хлопнувшую дверь, сует руку в карман, шуршит фантиками. И не понимает, как ей дальше жить и что делать.

* * *

– Я заеду за тобой вечером. Потом – за вещами к Але, потом – ко мне. Нет, сначала где-нибудь поужинаем, – хозяйским тоном говорит Супин, остановив машину у поворота к зданию их фирмы.

Маня смотрит на Павла изумленно, будто видит впервые. Ей кажется, что она спит. И вот сейчас проснется, и Полкан, поправив дурацкие очки на переносице, вперит в нее стальной взгляд:

«Мария, вы уже опаздываете. Что смотрите? Вперед, в контору! И принимайтесь за отчет!»

– Ма-аш! Ты слышишь меня вообще?

Супин смеется и хватает ее нос своими длиннющими пальцами.

– Тебе в детстве сливку делали?

– Вот глупый какой! – стряхивает его руку Маня и тоже смеется.

– Приду на работу с синим носом. «Что с вами?» – спросит брезгливо Блинова. А я отвечу: «Любовник нос прикусил». «Какой еще любовник?! Гастарбайтер?» – «Никак нет, Наталья Петровна. Это сотворил наш глубокоуважаемый шеф – Павел Иванович Супин. По кличке Полкан».

Маня артистично изображает диалог в лицах.

– Вот всего этого можешь не говорить. Еще кондрашка хватит наших бабок.

Павел наклоняется к Мане и целует ее в губы. Строго так, почти по родственному.

– Все, Мань, беги. И работай как следует. И не звони мне каждые пятнадцать минут!

– Это еще почему? – обижается Мария.

– Блюди конспирацию.

– Трус! – весело фыркает Голубцова и выпархивает из машины.

«Конечно, трус. Еще какой», – говорит про себя Супин, мрачнея.

Влетев в бух-столовку, счастливая Голубцова останавливается, обескураженно глядя на коллег.

Елена Стефановна сидит на стуле, в изнеможении откинувшись и обливаясь слезами, а над ней стоит Блинова и пытается влить в рот Утки какую-то мутную жидкость из стаканчика.

– Оставь, Ната. Это не поможет. Это совершенно пустое, – лепечет Утинская, всхлипывая.

Кружевной воротничок вздымается на ее груди, кудряшки на затылке трясутся.

– Выпей профилактически, Ленушка. Я волнуюсь за твое сердце.

Блинова выглядит встревоженной не на шутку.

– Что происходит? – Маня роняет сумку на пол.

– Не спрашивай, Голубцова. Это просто Содом с Гоморрой. Просто космическая катастрофа.

– Новости относительно следствия? – холодеет Маня.

– Да какое, к черту, следствие?! Если бы следствие! У Стефанны Бобочка загулял. Можешь ты себе представить такую вибрацию?!

– Ната, ну ты как всегда грубо, – Утка заходится в рыданиях.

– Да что уж тут еще скажешь? Так оно и есть, – басит правдолюбка Блинова.

– Не может этого быть, – выдыхает Маня и снимает пальто.

– Я тоже не поверила бы никогда, Манечка, если бы не своими глазами… своими… – подбородок Елены Стефановны конвульсивно подергивается, и она принимается всхлипывать с новой силой.

– Вот, Мария, мотай на ус, что такое эти мужики, и не верь ни одному из них. Все кровопийцы и предатели! Даже самые проверенные.

Наталье Петровне удается поднести стаканчик к губам подруги. Утка глотает капли и занюхивает их отглаженной манжетой.

Блинова, выдохнув, усаживается на свой стул с чувством выполненного долга.

– Значит, вчера к Борису Аркадьевичу, то есть к Бобочке – чтоб ему икалось до второго пришествия! – пришла аспирантка. Ленушка видела ее сто раз. Ну, крыска и крыска. Химоза недорезанная.

– Ната! – с укоризной всхлипывает Утинская.

– А что тут расшаркиваться? Химоза и есть. – Долго они в кабинете профессора насчет кандидатской все лопотали. Потом Лена слышит – замолчали. Ага. Она думает – совсем химоза истерзала Бобочку. Надо чай им предложить и под это дело вытурить зануду. Ну, нос свой она в кабинет просовывает, а там…

Утка истерически икает.

– А там химоза стоит около стула Бобочки и просто душит его в своих клешнях. Можешь себе представить?! А он, не будь дурак, руку ей под юбку сунул…

– Ната, прекрати немедленно эту вакханалию! Мои уши не желают больше это слышать!

– В самом деле, Наталья Петровна, к чему все это обсуждать? Елена Стефановна и ее муж сами как-нибудь разберутся. Без нас с вами.

– Да, Манечка, правильно. К тому же Бобочка мне попытался объяснить, что ему ресничка в глаз попала и Поля хотела вынуть ее.

– Ага, так ты и поверила. Поэтому и рыдаешь, – покусывает вампирски-алые губы Блинова.

Утка прижимает платочек к глазам и роняет голову на стол.

– Но что же теперь мне делать? Я ведь жизнь прожила с ним, и ни единого повода… Ни одного раза!

Она вдруг затихает и поднимает голову:

– Нет, в Ессентуках была одна врачиха. Очень вульгарная дама. Вот с ней, быть может.

– Да хорош твой Бобочка, как и все они! – обрушивается на нее с новой силой Блинова. – Под юбку лез, вот тебе и все доказательства. Ты ж не слепая!

Елена Стефановна выпрямляется, утирает глаза.

– Да. Довольно. Это ты права, Ната. Где моя гордость, в конце концов? Больше я не позволю себя разрушать! Не для того меня вселенная породила. Молчите, девочки!

Она хватает свой телефон и набирает номер.

– Борис?

Такого холода и металла Маня в голосе Утки еще не слышала.

– Да, я хотела тебе сообщить, что бригаду маляров я выставлю вон. Нет. Спасибо… Значит, будем жить с одной оштукатуренной стеной. Вернее, так. Ты будешь жить со стеной, а я перебираюсь в залу и вставляю замок!

Ее нос из красного становится лиловым, а голос начинает предательски дрожать.