Я – Джек-Потрошитель? - Александр Чернов Страница 23

В прихожей соловьиной трелью залился звонок. Слышно было, как открылась дверь, потом чье-то шушуканье, и в комнату, прямо в шапке вошел невзрачный мужичок с крестьянской бородой.

— Это мой дядя, — представила Бережкова.

Мужичок пробурчал: "Здравствуйте", сел рядом со злокозненной старухой. Бабка никак не отреагировала на его появление, а продолжала терзать меня безумным взглядом.

Все в доме говорили негромко; передвигались бесшумно; в квартире полумрак и тишина, будто в храме. Единственным светлым пятном в этом обществе являлся жизнерадостный мальчишка. Он своей детской непосредственностью и энергией хоть как-то разгонял всеобщую тоску и уныние.

Я огляделся: все вещи напоминали реликвии или музейные экспонаты. Жуть!

"Врет она все, — заключил я, глядя на сложенную пополам тоненькую фигурку Бережковой. — Никакие они ей не родственники — скорее всего, все эти люди — члены религиозной секты, которые собираются на очередную сходку для совершения изуверского обряда". Я медленно поджаривался под огнем, полыхавшим из глаз дяди и бабушки. Их нездоровый интерес к моей персоне подсказал мне, что пора сматываться. Для приличия задал Юлии Григорьевне несколько ничего не значащих вопросов, на которые получил не менее "ничегонезначащие" ответы. Потом встал, с участием погладил парнишку по белобрысой голове, с достоинством откланялся и направился к выходу.

Прощаясь, Юлия Григорьевна жалко улыбнулась. На ее лице и цыплячьей шее с мелкими пупырышками проступили красные пятна.

— Видимо, я нарисовала не очень привлекательный портрет Николаева, — сказала Бережкова, пряча глаза, и с горячей поспешностью добавила: — Поверьте, Борис не совершал преступления. Когда Николаев перестал пить, я в то время развелась с мужем. Мы снова стали встречаться с Борисом, но уже как зрелые люди… У нас была любовная связь. Я надеялась, что мы сможем начать новую жизнь. К сожалению, он встретил другую, а я так и осталась ни с чем. Поверьте, я знаю Николаева лучше, чем кто бы то ни было. Он не убивал свою бывшую жену. Он любил Таню до безумия. Я ревновала его к ней, да и сейчас ревную… Прошу вас… — Бережкова не договорила, залилась слезами и захлопнула дверь

"С этой все ясно — выгораживает свою бывшую любовь, — злился и в то же время жалел я Бережкову, поднимаясь по лестнице. — Рассчитывает подобрать, отмыть, приодеть и еще попользоваться. Но кто же тогда ответит за смерть Тани?.. Я?"

Николаевы дома отсутствовали. Я поскитался по этажам, но жильцы подъезда ничем существенным мои сведения о Борисе не пополнили — пьет, скандалит, неизвестно где работает. Я снова спустился на седьмой этаж, позвонил к Николаевым. На сей раз двери отворились. Передо мной стояла та самая женщина, с которой я около часа назад повстречался этажом ниже. Я растерялся:

— Вы… Николаева?

Женщина улыбнулась мне как старому знакомому.

— Нет, — сказала она равнодушно. — Я их соседка. А вы, верно, из милиции?

Я кивнул.

— Заходите, — пригласила она и повела меня по коридору, точно такому же, как и снизу, но без пеленок и ярко освещенному неоновыми лампами. — Я давеча ходила по магазинам, как вас увидала, сразу поняла — из милиции. Днем приходил один парень — Евгений Кимович, кажется. Расспрашивал о Борисе… Горе-то какое!.. За что убили девушку? — сетуя, женщина ввела меня в квартиру слева. — Евгений Кимович хотел с моим мужем поговорить, но он эту неделю работает в первую смену до четырех часов. Только-только пришел с работы. Евгений Кимович обещал позже зайти… вас, значит, прислал…

Слова хозяйки потрясли меня. Я до того вжился в образ детектива, что и думать перестал об осторожности. Я шел по следам Хвостова и Жени и в погоне за сведениями совсем упустил из виду возможность столкнуться нос к носу с кем-нибудь из настоящих работников ГУВД. Надо было пошевеливаться.

Мы вошли в полупустую комнату. Тарахтел древний телевизор; громко тикали часы. Богатства никакого — на стенах выцветшие фотографии в рамках, в углу потертый шифоньер, у стены никелированная кровать, на ней большие подушки, накрытые тюлевыми накидками. Ни единой современной детали. Такое впечатление, будто старенькую деревенскую избу перенесли на седьмой этаж и заковали в бетон.

Меня усадили за круглый стол, застеленный розовой плюшевой скатертью с бахромой.

— Я чай заварю, как раз вскипел, — сказала женщина, направляясь в кухню.

— Мне бы с хозяином поговорить, — возразил я, но женщина уже скрылась.

Вернулась она с чайником и чашками.

— Владимир Петрович душ принимает. Через несколько минут выйдет к вам, — сообщила она, ставя чайник и чашки на стол. Потом убавила звук стрекотавшего телевизора, принесла варенье в розетке и печенье в вазе. Село напротив. — Угощайтесь… А вы, значит, сыщик?

— Сыщик, — признался я, попробовал малиновое варенье, отхлебнул чаю. — А вы, почему лифтом не пользуетесь? — я вспомнил, как женщина бодро скакала по ступенькам.

— Да ну его, то работает, то нет. Ногами надежнее… Может, вам обед разогреть?

— Спасибо, я сыт.

Хозяйка подлила мне чаю, сокрушенно покачало головой.

— Эх, Борька, Борька! Сколько раз говорили ему — не пей! Пьянка до добра не доведет. Допрыгался: милиция интересуется. А какой бы мужик был, если бы не проклятая водка! Чего ему в жизни не хватало? Работа в институте отличная, жена — красавица. Как, бывало, придут сюда к родителям, залюбуешься. Что за чудесная была пара… И на тебе: работу бросил, с женой разошелся — вся жизнь коту под хвост. С одной бутылкой-подружкой и остался.

Я слышал, будто Николаев работает сейчас в министерстве. Это правда?

— В министерстве?! Да что вы!.. Грузчик он на базе.

— Я хотел бы с ним познакомиться.

— Он на работе. Придет поздно, наверное, опять пьяный. Вы сходите к нему на базу, может, застанете?

— Это далеко?

— Рядом. Выйдете на центральную дорогу, пройдете вдоль нее в сторону военного училища, — для наглядности хозяйка чертила пальцем на скатерти путь. — У магазина, который будет на той стороне, свернете направо. Эта дорога и ведет к базе. Не заблудитесь.

Наконец заявился Владимир Петрович. Такой же морщинистый и дряблый, как и хозяйка — заплесневелый огурец прошлогоднего посола. Владимир Петрович расческой зачесывал назад мокрые волосы.

— Здравствуй, начальничек, — сказал он неожиданно блатным голосом, потом сдул с расчески капельки воды и сунул ее в задний карман спортивных штанов.

"Зек, что ли, бывший?" — я привстал.

— Здравствуйте.

— Сиди-сиди, — хозяин заправил майку в штаны, хлопнул резинкой, подошел ко мне.

— Грелкин Владимир Петрович.

Я назвался, пожал протянутую руку.

— Налей-ка мне, Валя, чайку, — сказал Грелкин, присаживаясь к столу. — Поговорить, значит, со мной хотел?