Заговор в Древнем Риме - Джон Мэддокс Робертс Страница 23

Одной из странностей хозяйки дома были ее вкусы в отношении мужчин. Продолжительная связь с Квинтом Курием питала городские слухи. Некогда он был членом Сената, но за скандальное поведение цензоры исключили его. Если спросить, что мог позволить себе член Сената, чтобы при этом не быть исключенным, то в качестве примера можно привести множество чудовищных проступков Курия. Все говорили, что его роман с Фульвией был весьма бурным — он даже угрожал лишить ее жизни. Какие-либо политические амбиции у него отсутствовали: он был всего лишь приспешником людей более значительных, чьей благосклонности он добивался, надеясь, что они помогут ему оплатить его собственные неисчислимые долги.

Мне никогда не было понятно, что привлекало Фульвию в таком отвратительном, ничтожном паразите, как Курий, однако в те годы я был не слишком сведущ по части женщин. Философы убеждали меня, что мужчины и женщины принадлежат к разным породам и потому никогда не могут друг друга понять. Возможно, они правы. Я заметил, что лучшие женщины зачастую достаются худшим мужчинам. Впрочем, моя судьба в этой области сложилась тоже не идеально.

Человек, о котором я только что вел речь, уже прибыл. Он приветствовал меня с пылкостью друга, отсутствовавшего целую вечность. Не иначе как к концу вечера собирался просить у меня взаймы.

— Деций! Рад тебя видеть, дорогой! О твоей деятельности много хороших отзывов.

Откуда у него такие сведения, осталось для меня тайной.

— Не пройдет и трех месяцев, как ты займешь место в Сенате. Это будет воистину заслуженное место, мой друг.

Не скажу, что питаю к лести особое отвращение, но предпочел бы слышать ее из более приятного источника.

— Ты, видно, скучаешь по этому величественному собранию мужчин, — сказал я.

Он пожал плечами.

— То, что может сделать один цензор, с таким же успехом может отменить другой.

Его заявление прозвучало весьма зловеще. Он проводил меня к двум другим гостям, прибывшим прежде остальных.

— Деций, надеюсь, ты знаком с Марком Лекой и Гаем Цетегом.

Я с ними несколько раз встречался. Получив сенаторские полномочия после службы квесторами, они закончили восхождение по карьерной лестнице. Между нами завязалась короткая беседа. Судя по всему, собрание обещало быть чисто политическим. Но как ни наскучили мне подобные сборища, я надеялся узнать что-нибудь полезное для своего расследования. Профессиональные политики низкого ранга, не имевшие перспектив дальнейшего роста, представляли собой питательную среду для бунта. Однако сколь большой ни представлялась бы награда, ни Курий, ни Лека не обладали отвагой и безрассудством, достаточными, чтобы решиться на воистину отчаянный шаг. Правда, Гай Корнелий Цетег Сура, известный своим легкомыслием, имел репутацию подстрекателя и смутьяна. Именно такие, как он, способны на дикие, бессмысленные поступки.

Семпрония прибыла в сопровождении двух облаченных в перья и шкуры зебр нубийцев, которых, как она объяснила Фульвии, получила в подарок от Лисаса, египетского посла. Рабы были близнецами — большая редкость для данного народа, потому что нубийцы, следуя своему варварскому обычаю, душат близнецов сразу после рождения. Должно быть, Семпрония оказала какую-то большую услугу Лисасу, раз заслужила такой дар.

В скором времени прибыла последняя пара гостей. Мужчину я сразу узнал по рыжей шевелюре и красному цвету лица. Это был Луций Сергий Катилина. При его появлении воцарилось молчание, все обратили к нему взоры, и стало ясно, что именно ради него собрались сегодня гости. Мысль о том, что Катилина может стоять за расследуемым мною делом, заставила меня содрогнуться. Это был очень опасный человек. Он обошел комнату, пожимая руки гостям. Приблизившись ко мне, слегка пропустил свою юную спутницу вперед.

— Деций, позволь тебе представить мою падчерицу Аврелию. Ты с ней знаком?

— Нет. Должен отметить, что она весьма похожа на свою мать.

Орестилла, вторая или третья жена Катилины, славилась красотой. Ее дочери было не больше двадцати, но самообладанием она не уступала ни Фульвии, ни Семпронии. Хотя одета она была гораздо скромнее, чем они, девушка была так щедро одарена природой, что не нуждалась в особых ухищрениях, чтобы привлечь к себе внимание. Ее короткие каштановые волосы были уложены упругими локонами, а огромные серые глаза смотрели прямо на собеседника и были необычайно выразительны.

— Ваша мать и моя были близкими подругами, — произнесла она. — Моя мама до сих пор нередко вспоминает Сервиллу.

Ее юное лицо было красивым, но несколько печальным. Казалось, его редко посещала улыбка. Не помню, чтобы моя мать Сервилла когда-либо вспоминала Орестиллу, но мама умерла, когда я был маленьким ребенком.

— Этому молодому человеку светит большая карьера, — горячо заверил свою спутницу Катилина и внимательно оглядел меня. — Полагаю, ты уже обеспечил себе подходящее место по окончании квесторских полномочий.

— Давно жду достойного предложения от кого-нибудь из консулов или преторов, — подыгрывая ему, ответил я. — Но, увы, пока такового не поступило.

— Не может быть! — удивился Катилина. — Но почему? Молодому человеку твоего происхождения и с таким опытом достойное назначение полагается по определению.

— Это ты так считаешь, — отозвался я.

Аврелия прощупывала меня внимательным взглядом, от которого становилось не по себе. Она не носила ни колец, ни браслетов, ни ожерелий, ни диадем, которые так обожают другие женщины, предпочитая всему этому жемчужную нить, длиннее которой я никогда не видел. Та обхватывала ее шею и, соскользнув между грудей, трижды обвивала талию. Не знаю, какую цель преследовала Аврелия — подчеркнуть форму шеи, размер груди или стройность талии, но я был очарован всеми тремя ее прелестями. Должно быть, такая жемчужная нить по стоимости могла сравниться с небольшим городом.

— Считаю весьма постыдным со стороны наших властей проявлять столь мало внимания к продвижению таких достойных молодых государственных деятелей, как ты, — сказал Катилина.

Должен признать, что его заявление польстило мне гораздо больше, чем заискивания Курия. По крайней мере, Катилина умел говорить с убедительностью, внушавшей впечатление, будто он и впрямь так думает.

— К сожалению, от меня здесь почти ничего не зависит, — ответил я. — Публичные деятели моего ранга имеют мало власти. А в скором будущем мне вообще предстоит выйти из их рядов.

— И все же кое-что, думаю, ты можешь предпринять, — заметил Катилина. — Надо бы нам с тобой об этом потолковать.

В этот миг женщина-мажордом объявила начало трапезы, и все направились в столовую. К моему удовольствию, возлежать за столом мне довелось рядом с Аврелией. Хотя ее соседство не могло быть полезно в связи с расследуемым мною заговором, я не видел причины отказывать себе в приятном женском обществе во время выполнения общественного долга. В конце концов, я был молод.

Не хочу никого утомлять перечислением вин и кушаний, поданных к столу, хотя с годами гораздо лучше стал запоминать такие подробности. Но тогда важнее для меня было само общество. Каждый из присутствующих мужчин, за исключением меня, в то или иное время преследовался в судебном порядке за коррупцию. Правда, этой участи в те времена мало кто мог избежать. Дело в том, что всякому восходящему к власти сенатору нужно было создать себе имя. Легче всего это было сделать, выдвинув против кого-нибудь из публичных деятелей такие обвинения, как подкуп, взяточничество и вымогательство, — этот путь прошли почти все сенаторы. Однако все присутствующие на званом вечере некогда были признаны виновными на основании неопровержимости выдвинутых против них улик. И все они остались по уши в долгах.