Дневник порнографа - Дэнни Кинг Страница 23

Я все понимаю и уже почти соглашаюсь, меня останавливает только одно. Сотни и сотни тысяч парней в этой стране — и на севере, и на юге — проводят жизнь, как и мы, в дурацких разговорах. Значит, нам будет с кем поговорить, разве не так? Нам не придется сидеть за кухонным столом и обсуждать проблемы воспитания детей со всякими безрадостными брюзгливыми тетками. Вместо этого мы отправимся в паб, где будем с утра до вечера разыгрывать друг друга или болтать о футболе. А мне большего и не надо.

— Зачем тебе серьезные разговоры? Что в них такого замечательного? — спросил Пэдди. — Мы ж тут не рак лечим, елки-палки, а порножурналы издаем! Чего страдать-то? Ничего ты этим не добьешься. Встряхнись! Радуйся жизни, пока дают! Нам и так будет о чем побеспокоиться — не пройдет и нескольких лет, вот увидишь…

— Правда? И о чем же? — поинтересовался Мэтт.

— Ну, старость там, болезни, третья мировая война… Все это грядет, так что незачем высматривать, о чем бы таком пострадать. Оно само нас найдет.

— Нас ждут неприятности именно потому, что их никто не хочет обсуждать! Все очень заняты шутками, а серьезные вопросы остаются без внимания! — воскликнула Сьюзи.

Она словно не могла поверить, что мы не в состоянии понять столь элементарные вещи!

— Разве чей-то член в заднице у Годфри способен развязать третью мировую войну? — спросил Дон.

Не без основания спросил, как мне кажется.

— ТЫ СДЕЛАЛ ТЕ СТРАНИЦЫ? — завопила Сьюзи в ответ.

На секунду-другую стало тихо: все переваривали услышанное. И тут Дон взорвался.

— НАСРАТЬ! НА ВСЕ! НАСРАТЬ! Я больше не могу! Заколебала! Заколебала! — орал он, вскочив с места.

В какой-то момент мне показалось, что он сейчас перепрыгнет через стол и бросится на нее. Вместо этого Дон уставился Сьюзи прямо в глаза и прошипел, вкладывая в свое заявление весь яд, какой у него только был:

— Ты… пр-р-росто… мр-р-разь…

Он буквально выплевывал каждое слово. Потом, взглянув на перепуганную Хейзл, добавил, словно только что сообразив:

— И ты мразь.

Дон схватил сумку и начал запихивать туда личные вещи, не переставая бушевать, что это выше человеческих сил, что свяжешься с вами, лесбиянками, женщин на всю жизнь разлюбишь, а единственное, что оправдывает их существование, — это что они смертны и однажды умрут, так почему бы им не сделать доброе дело и не утопиться в Темзе, что может быть лучше, и так далее, и так далее, и так далее…

— Я не лесбиянка! — возразила Хейзл.

— А зря! Что таким гладильным доскам делать в порножурнале — непонятно!

— Все, все, достаточно! — сказала Сьюзи, обретя наконец голос. — Садись и принимайся за работу, а то получишь письменное предупреждение!

Дон только что не рассмеялся.

— Я увольняюсь! Пиши все, что хочешь, и посылай это мне на дом, потому что я здесь больше не работаю.

— Ты ошибаешься. Просто взять и уйти — нельзя. Об уходе положено предупреждать за месяц.

— Посмотри на меня, — сказал он, надевая плащ.

— Дон, подожди! Давай успокоимся и поговорим.

— Ты — сука. Ты — сука. Ты — сука. Больше мне нечего сказать. Ты — сука, и лесбиянка, и редкостная сука, и хватит с меня!

— Думаешь, мне больно? — спросила Сьюзи.

— «Больно»? Молчала бы! Будь ты мужиком, я бы тебе сейчас зубы в глотку вогнал! А может, я так и сделаю! Да иди ты… Ты не стоишь даже этого. Ты — пустое место. Ты сука и никем другим уже не будешь. А ты, — крикнул он сидящему рядом со мной Роджеру, — ты — унылый старый козел!

Озадаченный Роджер поднял голову. Он-то тут при чем? За день ни слова не проронил.

— А будь здесь Монти или Толдо, я и им бы сказал, что они козлы, но их нет. Подождите-ка, я им оставлю записки. Хейзл, дай мне этих липких листков.

Хейзл повиновалась. Дон написал каждому по коротенькой прощальной записке и наклеил их на мониторы.

— Вот так. А остальных я приглашаю на прощальную пьянку, которая состоится в «Аббате» примерно через тридцать секунд. Прихватите с собой кошельки — они вам понадобятся.

Сьюзи сделала последнюю отчаянную попытку удержать его. В другой ситуации она бы только обрадовалась, заяви Дон об уходе и исчезни из ее жизни навсегда, но только без шума (подозреваю, на это она и рассчитывала). А вот такой неожиданный уход мог сказаться на ее репутации самым неблагоприятным образом.

— Подожди. Подожди минутку. Ты только подумай о том, что сейчас делаешь. Ты взволнован, сердит, наговорил тут всякого… Не важно. Мне все равно. Давай просто сядем, обсудим сложившуюся ситуацию и найдем какое-нибудь решение. Если не ради меня, то ради журнала.

Дон уставился на нее, не убежденный ни на йоту. Она столько раз пугала его увольнением!.. Он как-то признался мне, что чувствует себя обитателем камеры смертников. И вот он сам пристегивается к электрическому стулу, а Сьюзи хочет в последнюю минуту отменить казнь. Зачем? Чтобы через три недели его мучений самой дернуть за рубильник? Дон слишком хорошо это понимал. И не доставил ей такого удовольствия. Это было его решение, его судьба, и если он смог подгадить и тут — что ж, у него есть еще один повод для ухода.

Для того чтобы завершить этот разговор, проделавший полный круг, у Дона нашлось ровно пять слов:

— Засунь его себе в жопу.