Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль Страница 23

– Ты действуешь мне на нервы, – жаловалась Кора, – одна беременная слониха хуже, чем родная мать.

Коре разрешалось говорить подобные вещи, не вызывая у меня приступов ярости. Я и впрямь превращалась мало-помалу в неуклюжее животное, которое могло передвигаться лишь с превеликой осторожностью.

И вот однажды, когда я вылезала из машины, Кора, зараженная моими страхами, выронила ключ от машины, и он провалился в канализационный колодец. Давно уже начались занятия, а мы все еще растерянно стояли перед крышкой люка.

– Если ты, присев на корточки, изо всех сил приподнимешь ее, завтра вполне можно рассчитывать на выкидыш.

И она требовательно на меня поглядела, но я не согласилась на предложение. Я чувствовала, как во мне живет и сучит ногами мой ребенок, и в ответ промолчала. Эту схватку Кора проиграла – первый раз в жизни я не сделала то, чего она требовала. Через несколько минут мы, не обменявшись ни единым словом, отправились в школу, а потом попросили нашего коменданта приподнять крышку люка и достать оттуда ключ.

Двойственное чувство – с одной стороны, мечтать о новой жизни и новой семье, а с другой стороны, желать как можно скорее освободиться от инородного тела, находящегося в тебе, – становилось с каждым днем все сильнее. Ах, как бы мне теперь пригодились психотерапевтические сеансы!

Ко всему этому возникли первые сомнения в предусмотрительности и заботливости Йонаса. Телесная радость, которую каждый из нас дарил другому, служила, как оказывается, связующим звеном. И это влечение мало-помалу слабело. Нам с Йонасом не о чем было даже поговорить, за исключением практических вопросов – квартиры, мебели, будущего имени. Он теперь редко улыбался, он мало читал, он совсем не интересовался музыкой. Все его интересы лежали в сфере естествознания, но в отличие от брата Коры, который хоть и изучал физику, в то же время питал склонность к ребяческим шуткам и забавам, Йонас был начисто лишен юмора. А может, во всем была виновата я, может, в длительном общении с Корой я сочла себя вправе быть дурашливой и бестолковой, из-за чего серьезный человек испытывал некоторое отторжение. Порой я списывала собственные страхи на физиологическое состояние. Мне еще предстоял письменный выпускной экзамен, а спустя месяц – свадьба на чужом крестьянском дворе и в самом непродолжительном времени – роды. Короче, полная программа.

Единственным внушающим тревогу предметом была письменная по математике. Кора прибегла к зарекомендовавшей себя системе списывания и тому подобное. Мы списали задание, я вышла в школьный туалет и бросила бумажки с вопросами, которые без труда спрятала под своим бесформенным платьем, в корзину для бумаг, о чем мы договорились заранее. Ученик двенадцатого класса, поклонник Коры, тайком вынес мои записи из школьного здания, а там его уже поджидали два студента-математика. Засев в кафе, они судорожно высчитали все, что требовалось, а результаты должны были в оговоренное время снова попасть в ту же корзинку.

Учитель, наблюдающий за порядком, дозволяет беременной школьнице любое количество выходов в туалет. С готовыми ответами я снова появилась в классе, притворилась, будто плохо себя чувствую, – и под пристальным взглядом нашего Аргуса попросила у Корнелии разрешения отхлебнуть немного лимонада из ее бутылки. Покуда подруга нагибалась к своей сумке, я выронила предназначенный для Коры листок с решением задачи, а застонав при этом, привлекла все взгляды к своему раздутому чреву.

– Ох, уж не схватки ли у меня начались! – воскликнула я. Почувствовав себя «несколько лучше», списала решенные студентами задачи, и ни один учитель не посмел бы пристальнее приглядеться к моим трудам. Мы с Корой добились самых выдающихся успехов по математике за все время нашего пребывания в школе. А уж остальные экзамены мы сумели сдать без посторонней помощи.

На свадьбу я пригласила отца, мать и дядю Пауля. Мать ответила письменным отказом, но дала понять, что в самом непродолжительном времени, после рождения ребенка, намерена у меня побывать. Дядя Пауль тоже ответил отказом, причем не напрямую, – не потому, что не испытывал желания присутствовать, а потому, что именно в то время будет находиться в Африке, на фотосафари. А отец, тот и вовсе не ответил, зато вдруг объявился уже в ходе свадебного торжества со словами:

– К сожалению, никаких подарков при мне нет, я сам должен послужить сюрпризом. – А приехал он в том же черном костюме с зеленым отливом, который был взят им напрокат еще для похорон Карло.

Профессорское семейство с достоинством представляло сторону невесты, потому что со стороны Йонаса на торжество заявилось полдеревни и еще полдюжины братьев и сестер, причем некоторые уже с большими семьями. Свидетелями церемонии были Карстен и Кора.

Свекор со свекровью не пожалели сил. Погода выдалась на славу, и, как в книгах с картинками, мы могли сидеть и ликовать на лугу под яблонями. Свадебная трапеза напоминала о Брейгеле – подавали зажаренный до хруста свиной окорок, свежий хлеб и пиво. Отец успел очень скоро напиться, и не потому, что не мог много пить, а потому, что ужасно потел в непривычном для него костюме, а кроме того, он, не теряя времени даром, заливал кружки пива рюмками водки. Он то и дело порывался поговорить по душам со своим новоиспеченным зятем и подливал в его рюмку. Но в этом вопросе Йонас проявил большую стойкость, недаром он с малых лет привык к сельским гулянкам. Он хорошо разбирался в различных проявлениях алкоголизма. Йонас просто взял и отнял у отца бутылку с водкой, но отец сумел раздобыть еще одну. Когда он начал шататься и что-то лепетать цепенеющим языком, Йонас и еще несколько деревенских парней унесли его в дом и там уложили.

Тогда роль отца решил взять на себя профессор. Он произнес небольшую речь. Фрау Шваб нарядила меня, как это допускали сложившиеся обстоятельства. Больше всего меня тронуло, что она подарила мне набор фамильного столового серебра. Монограмма одной из бабушек – М.Д. – по ее словам, отлично мне подошла, потому что теперь я не Майя Вестерман – я стала Майей Дёринг. Кора подарила мне красивую детскую коляску, потом уже она мне призналась, что увидела эту коляску на стоянке перед каким-то супермаркетом и, не теряя времени даром, доставила ее домой. Подарки большинства гостей носили прикладной характер, отчасти это были просто наличные, а еще пять утюгов, пара тостеров и множество ваз, одна другой уродливее.

Поздним вечером выяснилось, что отец не спит в отведенной ему комнате. Все принялись его разыскивать и наконец обнаружили: он лежал в подвале с кровавой раной на голове. В поисках чего-нибудь спиртного он свалился с подвальной лестницы, и теперь пришлось накладывать швы.

Кстати сказать, и сам профессор в ходе празднества выпил куда больше, чем обычную рюмочку шерри. Он, всегда относившийся ко мне вполне заботливо, но не как к близкому человеку, обнял меня за плечи, после чего мы совершили совместную прогулку по уже темному огороду. Удивительно мне показалось, что он, вдруг откинув мирное равнодушие, проявил вполне личное ко мне отношение:

– Одиноко нам будет теперь в нашем доме: Корнелия во Флоренции, а ты – в Шварцвальде, без вашего смеха и ваших выходок будет тоскливо.