Окончательная реальность - Вильгельм Зон Страница 23

Интересно, что в тех романах, где уже неприлично в очередной раз выставлять в качестве нелюдей еврочиновников и сотрудников германских специальных служб, Флеминг выстраивает свой однообразный сюжет вокруг противостояния с мифической организацией СПЕКТР, якобы занимающейся тайными научными разработками в области создания искусственных монстров под прикрытием крупных чинов СД…

Здесь, по понятным причинам, мой конспект прервался. Нам с Бондаренко трудно было представить, что безобидный литературоведческий доклад неожиданно резко коснется нашей секретной работы. Честно говоря, мы обосрались.

– Так вот откуда твой спектр тонкий берется, радуга, блин, Бондаренко, – наехал я вечером, оказавшись в номере.

– Да ты что, это просто совпадение, мистика какая-то.

Верилось с трудом.

– Ну что, докладывать будем? – спросил я.

– А о чем докладывать-то? Они что, читать не умеют? Видишь, Умберто твой говорит, что у Флеминга этого все черным по белому написано. Пускай сами и читают.

На том и порешили.

Конгресс заканчивался, следующий день был последним. Я тепло попрощался с Умберто. Скользких тем мы не затрагивали. На память я подарил ему «Онегина» с комментариями Вассертрума.

– Такому большому ученому, как ты, это будет интересно, особенно комментарии, – сказал я.

– Послушай, чуть не забыл. – Умберто вытащил какой-то сверток. – Твой приятель, этот, в очках, ну как его, Павел, что ли, Литвинов, просил передать.

– Какой приятель? Я его видел-то всего один раз.

– Ну не знаю, в общем, вот, бери.

Я с недоверием посмотрел на сверток. Обернутый в черную бумагу брикет. Разорвав обертку, – с обратной стороны бумага была ярко-розовой, – обнаружил книгу. Меня это уже не удивляло. На светло-коричневом переплете вытеснены буквы: «Луис Корвалан. Сто лет одиночества». Чуть ниже аккуратно прикрепленная записка: «Дорогой Вильгельм, огромная просьба! Передайте, пожалуйста, новую книгу господина Корвалана моему знакомому Владимиру Буковскому». Был указан телефон, начинавшийся, кажется, с двойки.

Далее в записке значилось: «Заранее благодарен. Литвинов. P.S. Кстати, потребуйте у Буковского в обмен его собственную книжку „Поминки по хулигану“. Уверяю, вам будет интересно».

Я повертел Корвалана в руках. Черт возьми, что происходит? С другой стороны – ничего особенного. Ну, попросили передать книгу. Писатель известный, разрешенный, представитель так называемого магического реализма. В Западной Москве достать трудно, хорошие книги вообще дефицит. Я сунул Корвалана в чемодан.

* * *

Запад встретил меня хмуро. Зарядили дожди.

Через пару дней я позвонил Буковскому и вскоре увиделся с ним. Уже тогда он производил сильное впечатление. Обменяв, по совету Литвинова, Корвалана на «Хулигана», я прочитал книгу и вновь позвонил ему. Буковский пригласил меня в гости. Мы стали видеться.

Компания, собиравшаяся у него на квартире, разительно отличалась от моих сослуживцев. Люди, посещавшие Буковского, уже пребывали за важной чертой. Их уволили. Увольняли за разное. Кого-то за открытую фронду режиму, за участие в демонстрации или пикете, кого-то за нелегальную самиздатовскую или публицистическую деятельность. Художников увольняли из Союза за участие в несанкционированных выставках. С писателями и поэтами делали то же самое за переводы с английского. Наиболее активных не только увольняли, но и засаживали в психушку, объявляя антирасистские и правозащитные идеи сумасшествием. Но самым страшным преступлением считались, конечно, разговоры о необходимости и неизбежности объединения России. Здесь увольнением не отделаешься. Синявского с Даниэлем посадили именно за то, что они без разрешения начальства напечатались в Восточно-московском издательстве, а потом еще и заявили, что в этом нет ничего особенного, потому что Россия – одна страна.

Число уволенных росло. Люди между тем приспосабливались, помогали друг другу, не давая помереть с голоду потерявшим работу.

Буковский не был безработным. Он родился во время войны в Башкирии, где его семья находилась в эвакуации. В 1946 году, когда на базе советского «Башнефтехимкомбината» создавалось акционерное общество «Башнефть», Буковские оказались в числе акционеров. Дела шли хорошо, и к концу 50-х их совокупное состояние измерялось миллионами в твердой валюте.

Владимира, между тем, совершенно не интересовал семейный бизнес. Его интересовала политика. Будучи моим ровесником, он давно определился с позицией активного противостояния коллаборационистскому режиму. В 62-м, перебравшись на Запад, Буковский купил квартиру в центре и занялся поддержкой диссидентского движения. В 63-м его даже арестовали, но вскоре отпустили. Отпрыск столь богатой и влиятельной фамилии все-таки был не по зубам особистам Каминского.

Именно благодаря Буковскому уволенные диссиденты получали материальную помощь. Его попытались выслать – не получилось; говорят, было покушение – не удалось.

Одним словом, люди у Буковского собирались героические. Это вдохновляло, но и пугало меня. Что ни говори, сам диссидентом я не был, и новый, 1968 год встречал в добропорядочной компании сослуживцев из лаборатории Розенцвейга.

Собирались у нас в Черемушках. Приехали Кнорозов со спутницей, Бондаренко с сыном. Цейтлин притащил елку, а Ловцов гитару. После двенадцати должны были подтянуться еще люди, встречавшие Новый год дома с пожилыми родителями. Я не пожалел денег, купил много выпивки, продуктов. Все шло хорошо.

Расселись за столом. Работал телевизор. Я начал сразу зачем-то напиваться.

Помню концерт и праздничный «Кабачок 13 стульев». По второй программе какой-то новогодний фильм. Наконец, выступление Каминского. Он выглядит старым. Дрожащие щеки, плохая дикция. Он зачитывает какие-то слова. Никто не слушает. Все ждут курантов. Шампанское наготове. Каминский желает всем успехов в новом году. Бьют часы. Крики. Звон бокалов. Одним глотком выпиваю значительную дозу шипучки. Я пьян. Шампанское смешивается с выпитым крепким алкоголем и делает меня еще пьянее. Смотрю на Лию. Она не пьет, лишь касается губами бокала. Пускаюсь в пляс. Голова кружится. Ловцов играет на гитаре. Звонит звонок – приехали друзья.

Опять звонок – появляется Ипполит. Высокий, в ондатровой шапке и кашне. Гордый взгляд, ямочка на подбородке. Чистый идиот! Надо же быть таким идиотом: притащил пиво. Импортное. Кажется, чешское. Здоровается со всеми. Я уже валяюсь на диване. Он здоровается с Лией.

– Кто этот мужик? – спрашиваю у Бондаренко.

– Это Ипполит, дипломат, приятель Кнорозова. Вроде в Мексике работал. Ипполит тем временем беседует с Лией.

– Ты зачем его позвал? – спрашиваю у Кнорозова.

Мне нехорошо. Иду в спальню, ложусь. Голова кружится. Натягиваю на нее одеяло. Внезапно появляется Ипполит.

– Вам плохо? Это я принес пиво. Я виноват перед вами. Но я принес не только пиво. У меня с собой древнее средство мексиканских индейцев. Попробуйте. Помогает. Протягивает таблетку.