Падение Стоуна - Йен Пирс Страница 23

Она улыбнулась.

— Да. Потому-то я его и полюбила.

— Простите?

— Мы шли по мосту в Париже, и он внезапно побелел и ухватился за меня. Я подумала было, что он воспользовался удобным случаем, но на самом деле у него закружилась голова. Я только тогда поняла, что у него есть свои слабости. Но ему требовалось скрыть это, и он-таки поцеловал меня для того лишь, чтобы замаскировать минуту дурноты. Я немилосердно его поддразнивала, пока он не признался, пристыженный, как школьник.

Она припомнила этот случай с такой прелестной улыбкой, что было почти жаль перебить ее, но я находил подобные ее воспоминания неуместными. И потому беспощадно продолжил:

— Так стал ли бы он расхаживать взад-вперед у открытого окна?

— Обычно нет. Но он любил свои сигары и знал, что я терпеть не могу запах сигарного дыма. И он умел серьезно рисковать в случае необходимости.

— Так разрешите мне спросить вас прямо: кто-нибудь хотел убить вашего мужа?

— Полнейший абсурд, — ответила она тотчас же. — В личной жизни он был добрейшим из людей, в бизнесе отличался честностью. Несомненно, у него были конкуренты. Но не враги. Он не был придирчив к слугам и в любом случае, естественно, сразу отсылал их ко мне. Кроме того, даже самые склонные к насилию, самые мерзкие люди обычно умирают в собственной постели.

— Но вы ничего не знаете о его деловых операциях?

— Это не совсем верно. Мы много разговаривали. Хотя редко касались подробностей. Мне было не слишком интересно, а для него я была чем-то вроде противоядия от работы. Он не был одержим работой. «Методичен» более ему подходит.

Я покачал головой.

— Я был бы рад сказать, что этот наш разговор помог мне, — заметил я, — но он только еще больше сбил меня с толку. Не думаю, что пока я оправдываю ваши деньги.

— Вам предстоит долгий путь, — сказала она. — Я все еще не считаю вас безнадежным. Что еще вас смущает?

— Тот же вопрос, который с самого начала не дает мне покоя. Почему вы себя затрудняете? Почему вы хотите, чтобы я искал этого ребенка?

— Я вам объяснила. Из уважения к воле моего мужа.

— Это меня не убеждает. В конце-то концов, сам он уважал свою волю не настолько, чтобы сделать задачу более легкой.

— Это все, что я могу предложить вам. Есть у вас еще какие-либо неприятные интерпретации?

— Э…

— Так говорите же. Вы уже обвиняли меня, что я убийца, и, думается, в целом я стерпела это неплохо.

— Гендерсон сказал мне, что завещание останется в подвешенном состоянии, пока этот вопрос не будет разрешен. И до этого момента вы зависите от щедрости душеприказчика.

— А! Понимаю, — сказала она. — Я вовсе не забочусь о желаниях Джона, а эгоистично оберегаю собственные интересы. Вы это хотите сказать?

— Ну…

— В таком случае я вряд ли стала бы прятать эти документы. Кроме того, я не вступила в брак нищей. Денег у меня более чем достаточно, даже если я вообще ничего не получу из имущества Джона. Тут вы не отыщете ни мотива, ни причины. Понимаете?

— Я вас обидел. Приношу свои извинения.

— Я предпочитаю, чтобы вы произносили подобные упреки вслух, а не держали при себе. И полагаю, они логичны. Мы, богатые люди, жестоки и бессердечны, разве нет? Не как простые люди. Не как вы.

— Я уже сказал, что приношу свои извинения.

— Я сообщу вам, когда приму ваши извинения.

Она встала. Мне было указано на дверь. А может быть, и нет. Я не знал.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Хотя… кто та другая женщина, названная в его завещании? Эта итальянская дама?

— Синьора Винкотти? Не знаю. Никогда прежде не слышала этой фамилии. Предполагаю, как, наверное, предположили и вы, что она была его любовницей.

— Вас это расстроило?

Она сердито посмотрела на меня.

— Конечно, мне тяжело, что он настолько не доверял мне.

— Простите?

— У него был секрет от меня. Это меня ранит. Он должен был знать, что я не устрою сцены из-за такой тривиальности.

— Похоже, секретов было больше, — указал я.

Она смерила меня ледяным взглядом.

— Еще вопросы?

— Да. Подобная сумма намекает, что тривиальностью эта женщина не была.

— Справедливо.

— Разве вы не испытываете… по крайней мере любопытства?

— Пожалуй. И что, по-вашему, я должна сделать?

— Если хотите, я мог бы посетить эту даму от вашего имени. Насколько я знаю, она приезжает завтра и остановится в отеле «Рассел» в Блумсбери.

Она задумалась.

— У меня есть идея получше. Я сама нанесу ей визит. Вы можете меня сопровождать.

Передо мной проплыло видение двух ревнивых женщин, катающихся по полу в стремлении выцарапать глаза друг другу.

— Я бы этого не рекомендовал.

— Ваши рекомендации не требуются. Я сегодня же пошлю записку предупредить о моем визите.

Меня поставили на место. Я мог либо сопровождать ее, либо нет, на ее намерение это никак не влияло. Я решил поехать с ней.

— И в то же самое время, — сказала она небрежно, — мы можем узнать что-то, что лишит вас работы.

У нее на глаза при этих словах навернулись слезы, и меня ужаснула мысль, что я мог стать свидетелем ее унижения. Она была обманутой женщиной и узнала про это при самых тяжких обстоятельствах.

— Мне очень жаль, — сказал я. Не слишком уместная фраза, и она не обратила на нее никакого внимания.

— У меня не было детей, — сказала она минуту спустя. — Джон говорил, что это не важно — ему достаточно меня. Что я принесла ему все счастье, какое только возможно в мире, и ничего больше ему не нужно. Глупо так переживать. Разумеется, у него было право поступать, как он хотел; это ничего не меняло в нашей с ним жизни, так что меняется, если я и узнала?

— Да?

Она кивнула.

— Сделать это для него должна была бы я. Не какая-то другая женщина, настолько незначительная, что он даже ни разу не упомянул о ее существовании. Теперь, если вы меня извините, я должна кое-чем заняться. Бумаги моего мужа в тех шкафах. Можете просмотреть все, что сочтете нужным. Я предупредила слуг, что у вас есть доступ в дом в любое время, тут ли я или нет. Как видите, мне нечего скрывать.

И она ушла. Я прикинул, не приняться ли за устрашающую армию картотечных шкафов — именно они, на мой взгляд, могли содержать что-либо полезное, — но у меня недостало духа. Разговор с ней меня дезориентировал, почти сокрушил.