Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин Страница 23

Ответ на этот вопрос пришел к Алексею утром. Он лежал в кровати и ласково перебирал Варенькины волосы, как вдруг вскочил в одно мгновенье на ноги.

— Что случилось, Леша? — опешила Варвара Александровна.

— Я понял. Одно обстоятельство мучало… Теперь я понял!

— Какое обстоятельство?

— Не обращай внимания и не волнуйся. Это я так веду расследование. Мне нужно срочно повидать Яшу.

Наскоро умывшись и даже не попив чаю, Лыков побежал в земскую больницу. Титус уже не спал и выглядел много лучше, нежели вчера.

Плотно закрыв дверь в палату, Алексей подсел к другу и сказал вполголоса:

— Извини, я налетом, без гостинцев. Весь вечер голову ломал: что-то в покушении на тебя не сходилось. А утром понял. Скажи, этот тип шарил по твоим карманам после того, как нанес удар?

— М… — Титус на секунду прикрыл глаза. — Я сразу потерял сознание, но не надолго. Очнулся: лежу на животе… И кровь со спины сочится… Слышу удаляющиеся шаги, тихие-тихие. Хочу повернуться, чтобы разглядеть его, но вовремя соображаю, что он это заметит, вернется и добьет. И опять теряю сознание.

— Ага. Если бы он тебя обыскивал, то ты лежал бы на спине, а не на животе. Как бы иначе он залез во внутренние карманы сюртука?

— Да, логично.

— Но нападавший этого не сделал. Ударил, как он полагал, точно в сердце, постоял немного, убедился, что ты не шевелишься, и ушел. Тогда вопрос: а почему он не забрал собственную записку, которой приманивал тебя к казарме? Ведь это же улика!

— Автор записки пришел не сам, а нанял громилу.

— Да, но в записке тебе велено было явиться с двадцатью рублями. Ты можешь представить громилу, который знает, что при жертве есть такие деньги, и удержится забрать их? Даже если ему строго-настрого накажут тут же уходить и ничего не трогать, он не уйдет с пустыми руками. Опять же часы, бумажник, может быть, и паспорт. А?

— Согласен. Таких громил не бывает.

— Вывод. Или покушавшийся действительно был подослан автором записки, но не знал ее содержания и даже то, что она вообще была. Писавший сам хотел забрать ее с твоего трупа после ухода убийцы. Но ему помешал Рукавицын-младший.

— Или?

— Или напал на тебя кто-то другой. Никак не связанный с автором записки.

— Кто же этот человек? И что, он шел эдак вечерком вдоль казарм, увидал меня и подумал: дай-ка ударю да убегу. Так, что ли? Глупость.

— Сыскной надзиратель Щукин считает, что убийца детей не из местных. Беглый или дезертир из тех, что прячутся по деревням у раскольников. А еще где-то в уезде скрывается банда Челдона. Помнишь такого? Гаврила Челдон, который мезенский. Возможно, маньяк — кто-то из его горлорезов.

— Трудно в это поверить. Зачем профессиональным преступникам идти на такое, полицию будоражить?

— Чего в жизни ни бывает. Если это маньяк, то он сам собой не владеет.

— Зато Челдон хорошо владеет! Он маньяка в два счета вычислил бы и сам бы его на нож поставил. Лаванду гробить!

— Ну, значит, остается первая версия. Автор записки стоял поблизости и ждал. Если бы не этот юноша… Кстати, о Рукавицыне-старшем. Ты не будешь против, если я возьму его на службу помощником управляющего? Пока ты лечишься, он станет исполнять твои обязанности, а по выздоровлении останется при тебе.

— Леха, я только «за». Как раз сейчас лежал и думал, кого бы тебе предложить, чтобы дело не стояло. Евлампий Рафаилович лучший кандидат. Самый честный из здешних съемщиков, потому никак и не разбогатеет. О таких в народе говорят: гол, да исправен. А уж после того, что сделал для меня его сын…