Цена любви - Фридрих Незнанский Страница 23

Впервые за весь разговор Щербак обнаружил, что и Клименко, оказывается, тоже умеет смущаться. Интересно, в чем дело?

Впрочем, мучить загадками она его больше не стала.

— Вадим Юрьевич не афиширует применение их препарата даже в клинике, — сухо сказала Лидия Ильинична. — Насколько я поняла, сам профессор либо не в курсе… ну, не до конца в курсе того, что лекарство проходит клинические испытания в стенах его учреждения. Либо делает вид, что ничего не знает… Только не вздумайте говорить, что все это противозаконно! Препарат предлагают исключительно безнадежным больным, опоздавшим даже с операцией. И, как видите, результат просто блестящий!

— О результате, — тоже сухо возразил Николай, — судить не могу не только я, но и вы.

— Почему?

— Потому что он бывает не только сиюминутный, но и отдаленный! А до него ни этот Рубис, ни ваш отец просто-напросто не дожили!

— Ерунда… — пробормотала Клименко уже не так уверенно.

— Вы бы не могли сказать, сколько стоит лечение в клинике Хабарова?

— А это обязательно? Ну хорошо… Гипотермия тридцать тысяч… Ее повторяют, кажется, трижды…

Препарат — около ста тысяч. Учтите: не долларов, а рублей…

— Около ста это в какую сторону?

— Сто сорок, — с недовольным видом ответила она.

— Значит, около полутораста, Лидия Ильинична. Как фамилия этого Вадима Юрьевича?

— Вы же обещали! — Клименко возмущенно сверкнула глазами.

— Я и не собираюсь нарушать свое обещание, — заверил Николай. — Просто, знаете ли, все под Богом, как говорится, ходим…

Женщина ему явно не поверила, но фамилию, хоть и неохотно, назвала: доктор Субботин… Столь же неохотно ответила она и на вопросы, касающиеся погибшего Рубиса.

Натаниэль Михайлович Рубис оказался владельцем небольшого, но стабильного банка, доставшегося теперь по наследству его супруге: она, по словам Лидии Ильиничны, и раньше работала у мужа, оба по специальности экономисты… Нет, детей нет. Как жили? Кажется, неплохо, про ссоры никогда не слышала, правда, не слишком интересовалась.

Записав адрес банка и домашний адрес и телефон Рубисов, Щербак покинул наконец порядком раздраженную клиентку и вышел на улицу, пообещав ей еще раз не беспокоить понапрасну ни бывшего лечащего врача покойного Ильи Петровича, ни, боже упаси, самого Хабарова.

Погода на улице вновь испортилась, подул пронизывающе-ледяной ветер — очевидно, арктический воздух, который изо дня в день сулили москвичам метеорологи, достиг-таки российской столицы.

Прежде чем отправляться, как он невольно пообещал Ирине, к Плетневым, Александр Борисович последовал совету вдовы и завернул к теперь уже осиротевшему ее магазину. Рядом — очевидно, это и был магазин Гамзы — действительно разворачивался нешуточный ремонт. Турецкий застал момент, когда рабочие уже сворачивались, только что на его глазах установив в большой и пока что пустой витрине дорогое зеркальное стекло золотистого оттенка, предназначенное для того, чтобы выставленные товары зрительно удваивались. Даже на первый взгляд было ясно, что отделка помещения дорогостоящая, хозяин не поскупился…

«Какая глупость, — подумал Александр Борисович, — открывать рядом, чуть ли не впритык друг к другу, два фактически одинаковых по ассортименту магазина! И это называется бизнес?»

Притормозив у обочины, он набрал на своем мобильном номер Меркулова, а когда тот не ответил, Маринин, задав ей этот вопрос.

— А вы разве не в курсе? — вздохнула вдова. — Гамза с Колей начинали вместе, это была одна фирма. На двоих. А потом Анатолию словно, простите, шлея под хвост попала! Решил отделиться и, как его Николай ни отговаривал, настоял на своем. Муж тогда здорово обиделся на него, время было не из легких для фирмы… Поэтому, когда у Гамзы все повалилось, и предложил откупить его часть… Он хотел снова сделать из двух магазинов один, их же, по сути дела, только стена отделяет…

— А я вижу какую-то дверь запертую, — подал реплику Турецкий.

— За этой дверью ничего нет, кроме все той же стены, — пояснила Марина. — Все подъезды в доме выходят на другую сторону, черных ходов тоже нет… Ну и как вам ремонтик?

— Действительно, — вынужден был согласиться Александр Борисович. — Не похоже, чтобы у хозяина имелись финансовые ограничения… А вы уверены, что дела у него действительно пошатнулись?

— Уверена! Когда это произошло, он, по-моему, обращался к Коле за советом. Николай по своим каналам проверял… У них ведь один банк был. Гамза, по словам мужа, практически разорился. Теперь вы понимаете, почему я…

— Понимаю, — поспешно прервал ее Турецкий. — И непременно эту версию мы проверим.

Распрощавшись с Мариной, он вновь завел двигатель и начал потихоньку выбираться к шоссе, ведущему в сторону плетневской обители. Сегодняшний день днем имени Турецкого явно не являлся. Правда, самому ему удостовериться в этом окончательно еще только предстояло. Он и понятия не имел, что окончательная воспитательная акция по Плетневу-младшему была назначена как раз на то время, когда Александр Борисович добрался до знакомой пятиэтажки.

Вполне семейный на первый взгляд ужин, проходивший в тесной кухоньке, только что завершился, и Ирина, убиравшая со стола посуду, приступила к запланированному разговору, дождавшись момента, когда Вася отодвинет от себя опустевшую чашку с компотом.

— Не хочешь рассказать мне, как ты его лупил? — спокойно поинтересовалась она.

Однако мальчик все равно насторожился и, подозрительно глянув на Турецкую, набычился:

— По-всякому… Лупил, и все…

Ирина вздохнула и, убрав последнюю тарелку в раковину, присела за стол напротив Васьки. По предварительному сговору Плетнев-старший сразу после ужина удалился в комнату и включил телевизор.

— А ты, Василий, знаешь, что, если бить человека ногами в шею, он сразу теряет сознание? А если, скажем, кулаком в переносицу — тогда вообще не жилец… Твой-то выжил?

— Теть Ир, вы что? — Мальчишка уставился на нее округлившимися глазами. — Выжил, конечно! И вообще… нельзя вам такое говорить!

— Почему?

— Потому… Потому… — он прерывисто вздохнул и выпалил: — Потому что вы женщина, а женщины не дерутся!

— Вот как?! А мужчинам, значит, все это можно — и говорить и драться?!

— Да! Потому что мужчина должен быть крутым! И всех мочить, как папа! Папа был в спецназе, вы знаете? Значит, он крутой, а Борька хихикает, не верит… Я ему ка-а-ак дал! И еще дам!

Ирина Генриховна с интересом поглядела на Ваську и вдруг, к его удивлению, улыбнулась.

— А знаешь, — сказала она, — твой папа действительно крутой. Только это совсем не то, что ты думаешь: настоящий крутой никогда и никого не станет бить, предварительно не разобравшись, в чем дело. Может, этот твой Борька просто пошутить хотел, вот и хихикнул… Да и того, кто слабее, ни один настоящий крутой бить не станет… Ну вот хоть у папы спроси!