Красная площадь - Эдуард Тополь Страница 23

Я назвал ему телефон в кабинете Сорокина. И сидел в тишине, обдумывая ситуацию. За окном в уже сгущающихся сумерках падал снег. Итак, Светлов прав. Это не самоубийство, а скорей всего – инсценировка. Причем двойная: сначала, что это самоубийство, а потом, для народа – что Мигун умер естественной смертью. Что ж, даже студенты юрфака знают, что к инсценировкам самоубийства чаще всего прибегают люди, близкие к жертве. В таком случае здесь есть несколько кругов подозреваемых лиц. Во-первых, Андропов и его замы, для которых Мигун был явной обузой – эдаким личным надсмотрщиком Брежнева над КГБ. Но подозревать Андропова в такой грубой работе глупее всего: в дело втянуты и Суслов, и Курбанов, и еще всякие эксперты, следователи, телохранители. Если бы Андропов хотел избавиться от Мигуна, он мог убрать его тихо, уж КГБ это умеет: какой-нибудь бесследный яд, парализующий газ – и врачи без сомнений устанавливают естественную смерть в результате острой гипертонии или инсульта. Второй круг подозреваемых – все эти подпольные дельцы, которые давали Мигуну взятки. Это темная публика, способная подчас на все. Но зачем им убивать Мигуна, если он был с ними заодно? И как они могли рассчитывать, что Мигун приедет на эту квартиру в два часа дня? Третий круг – семейный: жена, дети, возможные любовницы. Но тогда почему КГБ сделало столько грубых ошибок: прошляпили эту форточку, тут же прочистили пистолет, не провели медико-криминалистическую экспертизу пули и графическую экспертизу предсмертной записки. Если действительно есть заговор против семьи Брежнева, то им в самый раз какой-нибудь порочащий семейство Брежнева скандал. Да, все было непонятно, предположительно, кроме одного: в одиночку мне не справиться с этим делом, тем более в обстановке, когда за тобой следят и не дают допрашивать свидетелей.

Телефонный звонок оторвал меня от этих размышлений. Я снял трубку, услышал:

– Игорь Иосифович? Здравствуйте. Это говорят из ЦК КПСС. Через несколько минут за вами придет машина.

16 часов 17 минут

Это была правительственная «Чайка» – длинный черный бронированный лимузин. На переднем сиденье, рядом с водителем, сидел молчаливый тридцатилетний мужчина, который за всю поездку произнес лишь несколько слов, да и то, когда машина только подъехала к Институту судебных экспертиз. «Здравствуйте, – сказал он мне. – Вы Шамраев? Я могу посмотреть документы?» Я показал ему свое удостоверение, он убедился, что я в самом деле Шамраев, и сказал: «Прошу в машину. Леонид Ильич болен, но с вами хочет встретиться его личный врач Евгений Иванович Чанов».

И вот мы мчимся по вечерней Москве, по осевой линии с начала Садового кольца, а потом – Кутузовского проспекта. Скорость – 100 километров в час, все посты ГАИ дают нам «зеленую волну», а регулировщики на перекрестках становятся по стойке «смирно» и держат руку «под козырек». Честно говоря, я впервые еду в таком правительственном лимузине. Здесь не только можно вытянуть ноги во всю длину, но здесь есть и бар с мелодично позванивающими бокалами, и телевизор, а впереди, рядом с водителем, сидит сопровождающий и по радио приказывает ближайшим постам ГАИ дать нам «зеленый свет». Я гадаю, куда мы поедем – в дом Брежнева на Кутузовском проспекте или на его дачу по Рублевскому шоссе. Но машина проскакивает известный всей Москве дом на Кутузовском проспекте, в котором находятся двухэтажные городские квартиры Брежнева, Андропова, Кириленко, Щелокова, и, не доезжая поворота на Рублевское шоссе, мы вдруг сворачиваем налево, и я понимаю, наконец, куда мы едем: в Кремлевскую больницу, на бывшую Кунцевскую дачу Сталина. Действительно, перемахнув через картинно-заснеженный мост над замерзшей лесной речушкой Сетунь, машина, сбавив скорость, покатила по извилистой, но выутюженной снегоочистителями лесной дороге. Слева – березовая роща, справа – густой и высокий ельник с тяжелыми от снега мохнатыми лапами, настоящая чаща. «В глубине такой чащи, – подумал я, – даже самому честному человеку захочется совершить преступление, не потому ли Сталин выбрал себе эти места?» Дорога ушла вправо и подкатила к забору с металлическими воротами – Кардиологической больнице Четвертого (Кремлевского) медуправления Минздрава.

Короткий разговор моего сопровождающего с кем-то по радио, ворота открылись, и мы оказались на территории больницы, на расчищенной до асфальта дороге, тоже посыпанной смерзшимся песком. Справа, в глубине – бывшая дача Сталина, приземистый двухэтажный охотничий домик. Когда-то здесь еженощно Сталин кормил и спаивал своих «соратников» – Ворошилова, Кагановича, Микояна, Берию, Хрущева и того же Суслова. Но теперь маленький домик казался заброшенным, нежилым, а в глубине двора сиял огнями высокий 12-этажный корпус Кремлевской больницы. Вокруг него по заснеженным аллейкам гуляли в сопровождении персональных медсестер больные старческими недугами кремлевские деятели и высокопоставленные чиновники крупных правительственных учреждений.

Машина подкатила прямо к вестибюлю, и в сопровождении все того же молчаливого охранника я поднялся лифтом на второй этаж в кабинет главврача Кремлевской больницы, кандидата в члены ЦК КПСС, академика Евгения Ивановича Чанова. Что бы там ни говорили о Брежневе, но одного по крайней мере у него не отнимут: он умеет и не стесняется выдвигать своих людей на высокие посты – сына сделал первым заместителем министра внешней торговли; зятя, то есть мужа дочери Галины – Юрия Чурбанова – первым заместителем Председателя КГБ; своего личного пилота Бугаева назначил министром гражданской авиации; а личного врача – Евгения Чанова – главврачом «Кремлевки» и кандидатом в члены ЦК КПСС, хотя даже министр здравоохранения в ЦК не входит…

И кабинет у Чанова соответствующий – просторный, с мягкой импортной мебелью. Сам Чанов – поджарый, 53-летний, среднего роста, кареглазый, с умным интеллигентным лицом и ранней залысиной мужчина – выходит из-за стола, идет мне навстречу, пожимает руку и тут же переходит на «ты»:

– Присаживайся. С чего начнем? Может быть, с рюмки французского коньяка? Рекомендую как врач…

Он наливает мне и себе, мы сидим теперь вдвоем, и он продолжает:

– Значит так. Ситуация простая. Леонид Ильич у себя на даче. Он болен, но не смертельно, просто история с Мигуном его оглушила. Но через пару дней будет на ногах. А Суслов в критическом положении, лежит здесь, в домике Сталина. При нем его личный врач, мой тезка, Евгений Иванович Шмидт, лучший невропатолог страны. Тебя вытащили из отпуска по моему настоянию, как только я получил историю болезни Суслова. Это очень интересная история болезни, особенно для следователя. Но сначала расскажи, что у тебя есть в отношении Мигуна. Можешь не стесняться, говори все, как есть, через два часа я еду к Леониду Ильичу с вечерним визитом.

– Мне нечего стесняться, – говорю я и коротко рассказываю о второй пуле и о результатах экспертизы.

– Я так и думал! – говорит Чанов. – Позавчера ночью, как только Леонид Ильич пришел маленько в себя, я ему первый сказал, что не верю в самоубийство Мигуна. Мигун был здоровый мужик, в 65 лет бутылку коньяку принимал на грудь. И чтобы он пустил себе пулю в висок?! Никогда не поверю. Конечно, я не могу доказать, что его убил Суслов, Андропов или Щелоков, – для этого мы и вызвали тебя, чтобы ты разобрался. Но что Мигун убил Суслова – это стопроцентно, это я говорю как врач!