Не путай клад с могилой - Андрей Дышев Страница 23

Не надо терзать душу и брать на себя чужие грехи, думал я, натягивая пальцами кожу щеки и проводя по ней жилеттовским станком. Бритва, словно маленький экскаватор, загребала своим ковшом белую мятную пену, напоминающую снежные сугробы. Гибель молодой пары я не мог ни предвидеть, ни предотвратить, а отсутствие лицензии – лишь формальный повод для придирки. Даже при наличии лицензии случилось бы то, что случилось.

Успокаивая самого себя, я приводил свое лицо и нервы в порядок, готовясь к объяснениям в милиции. Один час сна – если, конечно, это можно было назвать сном – как бы подвел итоговую черту под обвалом событий и фактов, и теперь пришел черед разбирать завалы. Сначала я должен был поставить в известность милицию о случившемся, а потом засучить рукава и кинуться на криминальную баррикаду. Можно поздравить тех, кто затеял грязные дела в кругу моих постояльцев – меня все-таки выманили из берлоги и заставили ввязаться в драку. Что ж, пусть им будет хуже.

Стук в дверь. Семь ноль-ноль. Все как всегда.

– Входи!

Я ожидал увидеть Сашку и потому в первое мгновение не узнал Риту. Девочка держала в руках поднос, накрытый салфеткой. Она стояла на пороге, не смея зайти в кабинет. Это была не ее обязанность – приносить мне в кабинет завтрак, и она не знала, можно ли ей войти или же достаточно подать поднос с порога.

– А почему ты? – спросил я и только сейчас заметил, что глаза девочки красные и полны слез.

Если бы я был ниже, то наши взгляды встретились бы. Сейчас она видела перед собой лишь плоский круглый камень с дыркой посредине – «куриный бог» – на золотой цепочке, висящий на моей шее.

– Не садите его в милицию, – сглатывая, произнесла Рита.

– Что? – не понял я.

– Не надо на него заявлять, – повторила она.

Поднос в ее руках накренился, из-под салфетки показался носик чайника. Я едва успел подхватить поднос, иначе мой завтрак оказался бы на полу.

– Зайди! – сказал я, ногой захлопывая за спиной Риты дверь. – Сядь!

Она была самым слабым звеном – во всяком случае, так мне показалось. Но то, что звеном, – в этом я не сомневался. Рита просила то же, что и Марина, только не настойчиво, словно против своей воли выполняла чью-то просьбу. Это было не просто подозрительно. Это было уже смешно! Все, кто окружал меня в гостинице, участвовали в каком-то заговоре, в какой-то дьявольской игре, а я до сих пор не мог постичь ее правил.

Девочка продолжала стоять. Она испугалась того, что я предложил ей сесть – это предполагало долгий и серьезный разговор. Я накинул на плечи белую рубашку, чтобы не стеснять ее голым торсом и золотой цепью с дырявым камешком, вплотную подошел к Рите и взял ее за плечи.

– Кто велел тебе просить меня об этом?

Она промолчала. Я, не контролируя, крепче сжал ее руки и, кажется, сделал ей больно.

– Почему Сашка не пришел?

– Отпустите меня, – взмолилась она.

– Почему ты боишься милиции? Чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь! – всхлипнула Рита. – Сашка ни в чем не виноват!

– Что он делал в номере профессора?

– Не знаю. Не отдавайте его в милицию, пожалуйста, оставьте его в покое!

– Да замолчи ты! – прикрикнул я, отпуская Риту. – Никто не собирается отдавать его в милицию. Я только хочу знать, какого черта он делал в номере профессора?

– Не знаю, не знаю, – бормотала Рита, спиной пятясь к двери. Я смотрел на нее, как на орешек, который не смог ни раскусить, ни раздавить ногой, ни разбить кувалдой. В такие моменты самое главное – вовремя остановиться и не бросить на орешек танковую бригаду, попутно сметая мою гостиницу вместе с побережьем.

– Ну, знаешь ли, – прошептал я, потрясенный собственным бессилием. – Так можно сорвать самые железные нервы. Так можно довести человека до психушки. Вы что, сговорились?

Рита, глотая слезы, отрицательно качала головой и все пятилась к выходу. Я едва сдержался, чтобы не наговорить ей грубостей. «Самое слабое звено» оказалось таким же крепким, как и все остальные, и я ничего не смог сделать, чтобы вклиниться, ухватиться за конец цепи и начать ее раскручивать.

Причесываясь на ходу, я спустился в кафе. Сашка, сидящий у стойки, вскочил при моем появлении, а Рита, ссутулившись и часто перебирая ногами, словно пародируя старушку, нырнула в посудомоечную. Несколько томительных мгновений я и официант смотрели друг другу в глаза. Ему было несложно выдержать мой взгляд – он прятал себя за стеклами черных очков.

– Кирилл Андреевич, – сказал Сашка негромко. – Я бы хотел… Я должен вам сказать…

Он оглянулся, сделав быстрое движение головой, словно водитель на скорости глянул в боковое зеркало. По дворику, растягивая резиновый эспандер, энергично прохаживался Курахов и, кажется, изо всех сил прислушивался к нам.

– Говори, я слушаю, – поторопил я, чувствуя, что мое дело вот-вот тронется с мертвой точки.

– Не сейчас, – еще тише произнес Сашка, каменея, будто короткие взгляды профессора секли его плетью. – Никто не должен знать…

– Что ты хочешь сказать? – пытал я, стараясь вытянуть из официанта хоть что-то. – О ком?

– Потом, – поморщившись, одними губами произнес Сашка и, как за крепостной стеной, быстро спрятался за стойкой.

– Доброе утро, господин директор! – приветствовал меня Курахов, когда я вышел во двор. – На вашем лице заметно одухотворенное выражение. По-моему, вы стоите на пороге величайшего открытия. Я прав?