Восточный ветер - Чингиз Абдуллаев Страница 23

Попов отвернулся. Большаков молчал.

— Мы так далеко зайдем, — снова повторилон, — я начинаю думать, что наша организация выходит за рамки своихпервоначальных задач.

— В таком случае мы можем просто отозватьФармацевта, — предложил Кучуашвили, — и забыть об этой операции…

— Подставив наши спецслужбы, — гневно произнесПопов, поворачиваясь к нему, — вы же прекрасно понимаете, что мы не можемничего отменить.

Все снова замолчали.

— Пусть работают, — после недолгой паузы сказалБольшаков, стараясь не смотреть на Попова, — пусть они работают и ждутнашего решения.

Он тяжело вздохнул.

— Что у нас по Флоренции? — спросил он, обращаясьуже к Попову.

— Сегодня Караев получает визу, — сообщил тотмрачным тоном, — и завтра утром они вылетают в Италию. Билеты, страховку,деньги он уже получил. Номер в отеле мы ему заказали. Для связи и координациибудет послан один из наших офицеров.

— Только для связи? — усмехнулся Кучуашвили.

— Если понадобится, этот офицер может быть задействовани в силовой акции, — сообщил Попов, — но по отношению кдействительному предателю, генерал, а не к нашему офицеру.

— Минкявичус тоже был раньше нашим офицером, —возразил Кучуашвили, — и все, кого мы искали и находили в разных странах,тоже были раньше нашими офицерами. «Предают только свои» — так, кажется,говорят французы. Не нужно мне ничего говорить о бывших офицерах. Я уже никомуне верю, генерал, даже самому себе. Предложат большую сумму денег, и вполневероятно, что смогут купить и меня. И я лично не удивлюсь, если кто-то из нашихофицеров однажды окажется у меня за спиной. И я почувствую дуло его глушителя усебя между лопатками. Ничему не удивлюсь. Сейчас время такое. Никаких идеалов,никаких ценностей. Только деньги и выгода. Личная выгода и деньги. Вот радичего рискуют и погибают агенты во всем мире. Патриотизм, родина, верность,честь — все это отжившие понятия старого мира.

— Вы относите это ко всем членам нашейорганизации? — осведомился Большаков.

— Да, — кивнул Кучуашвили, — и к себе тоже,Иван Сергеевич. Вы знаете, что я пришел в нашу организацию одним из первых. Явсегда ненавидел перебежчиков и проходимцев. И радовался, что создана подобнаяорганизация. Но я отдаю себе отчет, что в ней собрались люди не просто верящиев некие идеалы. В ней собрались люди, которые хотят не только служить, но ипродвигаться по службе, получать звания, награды, чины, ордена. И иметь такуюмощную поддержку по службе, которую имеют члены нашей организации. Мы, какзакрытая масонская ложа, помогаем нашим людям, и поэтому у меня нет никакихиллюзий. Даже если кто-то и приходит к нам из-за того, что разделяет нашиубеждения, в конечном итоге он понимает, как выгодно и престижно быть членомнашей организации. И остается здесь только ради этой выгоды. Только так и никакиначе.

— Вы просто пропели гимн чистогану ипрагматизму, — недовольно заметил Попов, — конечно, вы можете себепозволить так говорить. Ведь ваша родина уже совсем другая страна. А моя родина— Россия. И я думаю прежде всего о защите интересов моей страны.

— Не нужно демагогии, — поморщилсяКучуашвили, — вы прекрасно знаете, что я родился в Санкт-Петербурге и всюжизнь прожил в России. Я даже по-русски говорю лучше, чем по-грузински. И ятоже всю жизнь служил этой стране. Вы знаете, что я был ранен, имею боевыенаграды. И никогда не был ни трусом, ни карьеристом. Но когда я говорю овыгоде, я всего лишь констатирую некую истину. Нам опрокинули прежний мир,заявив, что вся наша история одно говно. И страна, в который мы раньше жили,была «тюрьмой народов». Последний приличный правитель в этой огромной стране,оказывается, был Николай Второй, как сейчас нам внушают и кого канонизироваланаша православная церковь. Надеюсь, вы не возражаете против того, что яупотребил слово «наша». Ведь мы, грузины, тоже православные. Значит, НиколайКровавый был праведник. И даже не дурак, хотя не сумел спасти ни свою жену, ниодного из пяти детей, ни свой трон, ни свою страну. Предположим, что так. Затемвыяснилось, что все наши последующие правители были какими-то монстрами.Безумный сифилитик Ленин, полоумный тиран и убийца Сталин, волюнтарист иаферист Хрущев, придурок Брежнев, скрытый маньяк Андропов, полное ничтожествоЧерненко, предатель Горбачев и Ельцин как воплощение всех мерзостей остальныхправителей. Разрушитель собственной страны. Хотя уже тогда все знали, что Ленинне был сифилитиком, а Сталин был действительно великим правителем. Что касаетсяГорбачева, то, по-моему, это вы сказали, что он решил прекратить холодную войнусамым парадоксальным образом. Он просто капитулировал. После этого вы хотите,чтобы у нас остались какие-то идеалы? Чей портрет мы держали у себя вкабинетах? «Железного Феликса»? Сейчас пишут, что он был патологическимпалачом, получавшим наслаждение от пыток. Можете себе представить?

Кому мы должны верить? И в кого будет верить наша молодежь?После того как нас предали, обворовали, ограбили, изнасиловали, обманули. Послетого как богатства нашей огромный страны отдали на откуп кучке прохиндеев,которые откровенно издеваются над собственным народом и презирают его? Во чтомы все должны верить, Иван Сергеевич? И в кого? В какие идеалы? Только личнаявыгода, личное благополучие, личная корысть. Если все в порядке, можно подуматьи о своей стране. Вот так, Иван Сергеевич. И вы прекрасно знаете, что я прав.Между прочим, я забыл вас поздравить с присвоением вам очередного звания.

Большаков не поблагодарил его. Он нахмурившись слушал этотдлинный монолог.

— Боюсь, что вам будет трудно в будущем работать снами, — неожиданно произнес Большаков, — вам нужно срочнокорректировать свои взгляды, генерал. — Он поднялся и медленно пошел квыходу. Затем обернулся: — Хорошо, что вы не занимаетесь воспитанием нашихмолодых кадров, как генерал Попов. Вы циник и мизантроп, Кучуашвили. И вамтрудно будет жить в нашем мире.

— Мне и сейчас нелегко, — кивнул ДавидАлександрович.

— Без моего согласия ничего не предпринимать, —приказал Большаков, — до свидания.

Он вышел первым. Попов, не прощаясь, только кивнув, выбежалследом. Кучуашвили пожал плечами. Он считал, что ничего особенного не сказал.Только часть правды, которую все знали и без него. Он вышел последним.