Пропавшая дочь - Адам Нэвилл Страница 23

Теперь все стали фермерами. То, сколько вы сможете вырастить и насколько крупными будут кабачки, фрукты и корнеплоды, – стало новыми навязчивыми идеями и новыми состязаниями теперь, когда дизайнерские побрякушки и шикарные интерьеры интересовали максимум два процента населения. На окраинах законного рынка предлагали фрукты и овощи, выращенные на газонах, крышах и вскопанных террасах, все – местного производства, как гласили деревянные дощечки, а также излишки новой житницы страны, в то время как восточное побережье медленно уходило под воду, а в более темных помещениях поджидали контрафактная выпивка, экзотические проститутки и наркотики.

Одежда, произведенная из вторичного сырья, тоже продавалась здесь. Переделанная, изготовленная в домашних условиях, постиранная и сваленная в кучи на столы, как и ворованные и выменянные электротовары, а также сельскохозяйственные инструменты, сделанные на новых предприятиях Мидленда. Магазины были реквизированы или сданы в аренду на льготных условиях воинственными членами местного совета и теперь продавали или перепродавали разное барахло, которое больше не производилось и не импортировалось. То же самое Отец видел в Тотнесе, Плимуте, Эксетере, Бриксхеме, Бристоле и Бате. Рынки под открытым небом постепенно превращались в «черные». Сельскохозяйственные рабочие, бродяги, переселенцы, иностранные и внутренние беженцы, наркоманы и бесчисленные алкоголики – все они собрались там, куда когда-то стекались отдыхающие и пенсионеры.

Отец не был голоден, но купил бутерброд с жгучей из-за местной горчицы начинкой и бутылку апельсинового сока, выжатого португальскими беженцами в далекой роще на уэльской земле, где когда-то паслись овцы. А затем он двинулся вверх по дороге в грязный Торре, пригород Торки, чтобы найти отель «Коммодор».

Он пытался посетить это место еще два дня назад, но на улицах было слишком много неприятных типов. Рано утром, когда солнечное пламя лизало горизонт, он быстро проехал мимо старого отеля и, стараясь не смотреть на здание, заметил, что двери закрыты. Оставлять машину здесь было небезопасно, поэтому он попытается добраться до отеля пешком и не будет маскироваться, пока не окажется внутри.

Через два часа жара сделает передвижение по городу возможным лишь для самых стойких и прогонит с улиц раздраженные толкающиеся толпы, заставит их спрятаться по домам, как ос в щелях кирпичной стены.

Когда он, поднявшись на милю над набережной, добрался до теплых гор скопившегося мусора, какой-то туберкулезник закашлялся, будто предупреждающий о появлении посетителя колокольчик над дверью лавки. Этот хриплый звук донесся из недр заколоченного здания без входной двери, где когда-то семьям, находящимся в отпуске, продавали сувениры. Дома, пострадавшие от зимних беспорядков, в этой части города не ремонтировались и даже не огораживались. Из красных кирпичных стен некогда белых отелей и местных предприятий торчали обугленные балки. Над развалинами висел болезненный, химический запах старого пожара. В безжалостном свете дня Отец видел, как злость переселенных и безработных – этой бесполезной массы – обрушилась на кирпичную кладку и доски, пытавшиеся удерживать ее в загоне, после чего помочилась на руины.

Опустив голову, от тени к тени Отец неторопливо брел наверх. Его окутывали новые, более грязные испарения, выделяемые самими зданиями, переулками и узкими тротуарами. Дыхание умирающего города, которое он ощущал, испускалось вместе с горечью, которая могла превратиться лишь в ненависть, сублимацию или переросший в безумие стыд за нищету. Под воздействием невероятной силы земного притяжения позвоночник у Отца согнулся дугой, будто в благоговении перед навалившейся на него убогостью. Откуда здесь взяться хорошей атмосфере? Все они цеплялись за жизнь, но мало ее ценили.

Колония наркоманов, основанная в Хеле, уже давно добралась досюда и ворвалась в каждое доступное помещение и под любое укрытие. Подумать только, он тоже забрел на это побережье вместе с женой и ребенком, чтобы начать все сначала и убежать от проблем, копящихся и множащихся в городах по мере разрушения экономики. Но нетрудоспособные, безработные, бездомные, уязвимые и несчастные, обездоленные и сломленные, которых не удержали другие региональные власти, поселились в большей части Южного Девона еще до его прибытия. Теперь они поджидали с другой стороны каждого города, прямо за холмом. Эти несчастные были повсюду, и их число будет только расти. И все же он находился здесь, усталый человек, чья деятельность никем не финансировалась и являлась незаконной, просеивал человеческий и строительный мусор в поисках украденного ребенка. Ему хотелось громко расхохотаться, как окружающие его пьяные оборванцы, которые даже сейчас, в такой ужасной жаре, брели навстречу стычкам, которые сулил им новый день.

Глаза, смотрящие на Отца возле бывших отелей, ресторанов и роскошных апартаментов, превращенных в грязные хостелы, казалось, были лишены всего, кроме коварства и неприязни. Различия между мужчинами и женщинами не всегда были явными. Из-за падений, солнечных ожогов и драк их лица превратились в уникальные образования из костной и рубцовой ткани. Огрубевшие, осунувшиеся, проспиртованные, обветренные, но все еще живые, они выглядывали из-под натянутых на немытые волосы бейсболок. Грязная одежда не по размеру, плюс старые куртки, выданные Красным Крестом, составляли их униформу. Виды, успешно скрещивающиеся с грызунами; возможно, дальновидный эволюционный скачок к тому, чтобы в будущем, когда засуха проникнет еще дальше на север, стать посланниками жизни.

С обеих сторон дороги, ведущей к бывшему отелю, ему вымученно улыбались две жалкого вида проститутки. Отсутствие зубов придавало их улыбкам еще более гротескный вид. Но Отец постарался не встречаться с ними взглядом. Малейшее проявление отвращения с его стороны могло спровоцировать конфликт. Хотя выглядеть запуганным ему тоже было нельзя. В подобных местах люди, находящиеся в менее отчаянном положении, учились демонстрировать безразличие или притворялись занятыми, лишь бы не вступать с кем-нибудь в диалог.

Приблизившись к перекрестку, он увидел возвышающуюся справа от себя дешевую бетонную многоэтажку, похожую на термитный холм. «Бич Хейвен Истейт» был возведен десять лет назад для выходцев из лондонского Ист-Энда и обнищавших испанцев и быстро превратился в одно из худших мест проживания в стране. Этот многоквартирник служил для Отца ориентиром и указывал на его близость к «Коммодору». Тот стоял на холме слева от него, частично закрытый другими отелями и пыльными неподвижными пальмами.

Позади бывшего китайского ресторана, где сейчас под патронатом какой-то благотворительной организации проводились хирургические операции, Отец показал толпе грязных детей коробку шоколада, и те в свою очередь не оставили без внимания иронию его тактики. Если показания Боулза верны, местная молодежь вполне может быть знакома с Форрестером, любящим раздавать похвалы и любезности. И когда дети принялись тереться возле его карманов и рюкзака, дерзко и с вызовом плюя ему под ноги, он поинтересовался вслух о своем старом приятеле Рори, живущем в «Коммодоре». На третьем он этаже или на четвертом?

– Он на втором, – не задумываясь, сказал один из них, когда Отец смотрел на «Коммодор». Этот особняк 1930-х годов постройки был превращен сначала в отель, потом в ночлежку для освобожденных по УДО, затем для беженцев и, наконец, стал использоваться в целях, уже не известных местному совету и полиции. И вот он снова, на стене: Король Смерть, возвышающийся в своих черных лохмотьях, ухмыляющийся, нарисованный краской из баллончика между двух окон первого этажа. Длинные руки широко распростерты, словно приглашая самых отчаянных подойти поближе.