Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников Страница 23

Билет в баню стоил двадцать копеек. Велемир сначала заплатил, а потом недоуменно вернулся к окошечку.

— Как — двадцать? Вы чего тут?..

— А это только сегодня, — ответила кассирша, настоящая кустодиевская красавица. — По случаю дня рождения Митрофана Васильевича. Возврат в прошлое, так сказать.

— Кто таков? — смягчившись, спросил Велемир. Ему идея Митрофана Васильевича пришлась по душе.

— Банщик наш. Главный. Он там сам сейчас всех и парит.

— Ну, дайте тогда еще и мочалку, что ли… А может, по поводу его именин и бабы вместе с мужиками моются?

— Нет, этого нет. Этого и при советской власти не было.

— Много вы знаете! А пиво тоже по старой цене?

— Пива вообще нет. Все с собой приносят.

— Действительно, все как в прежние времена, — кивнул Велемир. Его это еще больше порадовало. А также то, что он предусмотрительно купил три бутылки. Жалко только, не было с собой бритвенного прибора.

— Там побреют, — угадала его желание привратница.

Из парилки доносились какие-то крики. Словно там была и не парная вовсе, а один из подвалов гестапо. Или, что еще хуже, первый круг ада. Сжавшись, Велемир приоткрыл дубовую дверь и шагнул в самое пекло. В клубах пара и полумраке он едва различил лесенки полок и разнокалиберных мужиков: кто сидел, кто лежал, кто стоял, но говорили практически все вместе. А один, растянувшийся на самом верху — орал. Потому что его охаживало сразу двумя вениками волосатое и кряжистое идолище, похожее на корягу или корень дуба.

— Этого сюда! — прокричал главный банщик, сталкивая пытаемого вниз.

Велемир не сразу сообразил, что имеют в виду именно его. Каким-то образом, очевидно, с помощью чужих рук, он очутился на верхней полке, прижатый к ней мощным коленом. Сначала палач-именинник стал долбить его по позвоночнику кулаком и пересчитывать ребра, потом вообще уселся на поясницу и принялся выворачивать шею. Внутри у Велемира все хрустело и ломалось, а сам он скрежетал зубами и стонал, но вот — в какой-то миг — наступило и облегчение.

— Следующий! — проорал Митрофан Васильевич и спихнул его с полки.

Велемир вприпрыжку побежал под душ, и на этот раз ледяная вода показалась ему благом. Источником жизни. Такого внутреннего очищения и нахлынувшей вдруг радости он уже давно не испытывал. Какие там ванны в Москве! Ай да Митрофан Васильевич, ай да сукин сын!.. Жаль, забыл спросить, не к нему ли Ирина приехала? Вот это была бы парочка.

Омывшись, Велемир возвратился на свое местечко, где завернулся в прикупленную заранее простыню. Вальяжно вытянул ноги и закрыл глаза. Чудесное тепло разливалось по всему телу, словно он выпил амброзии. Но и пиво было ничуть не хуже. Небольшими глотками он осушил одну бутылку, а со второй решил подождать. Сквозь приятную дрему Велемир невольно начал прислушиваться к разговору сидящих неподалеку мужиков.

Их было двое. Ничего такого особенно выдающегося, голые как голые, они все одинаковые. С прилипшими к телу березовыми листочками. А разговаривали полушепотом. Хотя в каменной «мыловарне» каждое их слово отдавалось гулом. Как в филармонии. Бу-бу-бу-бу. Но слышалось что-то знакомое.

— Я ведь ему говорю ясно: бери по четыре, а он — по два. Магометка проклятый. Помидоры-то ждать не могут, потекут.

— Знамо дело, испортятся. Потом и за два не возьмет. Только по полтора. У меня тож вся машина ими забита. А куда девать? А полицаи за них.

— И гауляйтер. И наместник Кремля, только своим в доску прикидывается. А сам за зверей стоит. По два! Ишь чего захотели! Да я удавлюсь скорее.

— И удавишься. Все мы скоро сами собой удавимся. От такой жизни.

Велемир смекнул, что это те самые транзитные, из Чебоксар. Только среди голых тел никто никого, конечно же, не узнавал. Да и пьяные вчера все были в полный дребадан. Кто кого запомнит? Но на всякий случай Велемир пересел от транзитных подальше. Тут, среди трех мужиков, тоже шел интересный и продуктивный разговор.

— …Куры несутся, как очумелые, — гудел один из них. — Просто ничего не могу понять, никогда такого не было. И ведь главное — петуха-то нет, зарезали еще в прошлом годе. А как вышло? Люба моя помирать собралась, грит, хочу супчика из петушиных потрошков, напоследок, ну я и тюкнул топором.

— Кого? Ее, что ли?

— Зачем ее? Она оклемалась. А петушка-то я уже тюкнул. А куры уже год как несутся и несутся. Со скоростью пять яиц в ночь. Без петуха. И яйца все какие-то в крапинку, как перепелиные.

— Слышь, а ты часом сам по ночам в курятник не бегаешь?

Раздался хохот. Потом один из них произнес:

— Это знак. Так, сказывают, перед большими бедствиями бывает. А еще белая вдова ходит. Сейчас ее тоже видели.

— Брось заливать-то.

— Не, ходит.

— Та, что ли, старуха с кладбища?

Вот на этих-то словах о кладбище Велемир и навострил ушки.

— Она и по городу ночью бродить стала, — продолжил один из мужиков. — Иной раз и в окна постукивает. Будто зовет куда-то кого-то. Покойного мужа, что ли? Ну, того, который утоп.

— Она и по городу ночью бродить стала, — продолжил один из мужиков. — Иной раз и в окна постукивает. Будто зовет куда-то кого-то. Покойного мужа, что ли? Ну, того, который утоп.

— Да она сама покойница, — возразили ему. — Смотреть на эту смерть страшно.

— Не, знаки подает. Чтоб готовились. Чтоб не проспали.

— А чего? Царствие Небесное, что ли?

— А я знаю? Событие какое-то. Может, землетрясение. Или пожар. Мало ли чего. Так тебе сразу и ответят. Вот когда случится, тогда и узнаешь.

— Это верно, — согласились с ним.

— Вот и куры тоже. Главное дело — без петуха. И в крапинку.

— И комету вчера видели над Юрьевцем. Летела прямо на нас. Чуток не долетела, метров пятьсот, а то бы… Как в Челябинске. Потом стекла вставляй.

— Кабы только стекла. Гробами запасаться надо, вот что я вам скажу.

Морда одного из мужиков показалась Велемиру знакомой. Больно на брата-эпилептика смахивал. Впрочем, вчера было темно в глазах, не разглядеть. Но теперь этот мужик и сам смотрел на Велемира пристально, припоминая что-то. Пришлось в ответ кисло ухмыльнуться. А тот вдруг, обращаясь к нему, спросил, словно у третейского судьи:

— А вот вы лично, что думаете по этому поводу?

Пришлось отвечать.

— Я лично по этому поводу ничего не думаю, и думать не намерен. Мне сильно много думать врачи запрещают, особенно по поводам и без поводов. А вот сколько у вас за бритье берут? Тоже копеек двадцать, или по валютному курсу?

— Нет, двадцать только сегодня, а у парикмахера день рождения через неделю. Вот тогда и приходите, — пояснил один из мужиков, наиболее симпатичный из всех, поинтеллигентней.