Остаться в живых. Прицельная дальность - Ян Валетов Страница 23

— Все пью, — сказала Изотова. — Мне главное — хорошая компания. Сигарет привези. Хлеба. Конфет. Да что я тебе мозги парю? Сам знаешь, что надо, мы тут неделю сидим.

Кущенко завел лодочный мотор, импортный, издающий тихий шелест четырехтактный «Маринер».

— Сигарет привезу, — он стал в лодке, раскачивающейся на волне. Крепкий, низкорослый, широкий, напоминающий гриб-боровик — жаль, фуражки не было на нем, только пилотка. Фуражка делала бы сходство с боровиком абсолютным. — У меня завалялось пару блоков. Хлебушка. Ну, и пожрать там разного… Слышь, Пима! Ты без меня не шали тут!

Он ухмыльнулся.

— Делом занимайся! Ну, пока!

Он дал газу, развернулся на винте и понесся к «Кровососущему».

— Приедет? — спросила Изотова.

— И не сомневайся.

— У него действительно такой нюх?

— У собаки подобного нет. Бабки за много миль чует, как муха говно.

— Кузя! — позвала Ленка — Ты как?

Ельцов промычал что-то неразборчивое.

— Давай я отвезу на берег наше тайное оружие, — предложил Губатый. — А то у него заворот кишок случится. Жалко все-таки…

Тайное оружие бессильно свисало с леера в опасной для жизни позе.

— Ты или я? — спросил Пименов.

Изотова пожала плечами.

— А ужин?

— Тогда я, — сказал Губатый обреченно. — Два раза ездить придется. Думаю, что супруг твой на судне кушать не захочет.

Ленка хмыкнула.

— Если вообще захочет. Вот, блин, повезло Кузьме как утопленнику! — она посмотрела на Пименова взглядом соучастницы. — Со всех сторон повезло.

— Да уж, — согласился Пименов. — Тут не поспоришь. Олег! Давай сюда! Тебе лучше на берег поехать!

Ельцов поднял на него мутные, словно вода в ставке, глаза.

Пима подхватил его под локоть и помог спуститься в «резинку». Олег сделал это, словно Буратино: неловко, деревянно, с трудом сохраняя равновесие. Пименову было действительно его жалко — по белому, как живот покойника, лбу, застревая в рыжеватых бровях, бежали крупные капли. Несколько из них собрались в одну крупную, похожую на мыльный пузырь, висевшую на носу у Ельцова, отчего он походил на мальчишку с насморком.

Лодка долетела до берега за минуту с небольшим. Губатый ловко поднял мотор, чтобы не зацепить «пером» за камни, и лихо выскочил на мелкую береговую гальку.

— Груз доставлен, — рапортовал он шутливо, но Ельцов шутки не оценил. И шутка была вымученная, если честно, и было Олегу не до того. Он споткнулся, перешагивая через баллон «надувнушки», упал на одно колено, встал и, не оглядываясь, неверной походкой пошел к стоявшей рядом палатке. Его швыряло из стороны в сторону, как швыряет моряка, но не после многомесячного рейса, а после многочасовой пьянки на берегу.

Губатый не мог определенно сказать, почудилось ему или нет, что в тот момент, как Олег поднимался с колен, из-под плеча сверкнул в его сторону тяжелый, полный ненависти и совершенно здоровый взгляд. Так смотрит на загнанную в угол мышь, занеся над головой смертоносную мухобойку, домохозяйка. В этом взгляде была и брезгливость, и презрение, и жестокость. И торжество было. Кажется.

«Становлюсь параноиком», — подумал Пименов, сталкивая лодку в набегающие прибойные волны. Его обдало солоноватой пеной, и в тот же момент ветерок сделался прохладнее — влага испарялась с загорелой кожи. У берега запах хвои — свежей и пересохшей — был более явственен. Как-то по-особому пахли прогретые до температуры ожога скалы. Пахли резко, свежестью и йодом, гниющие водоросли. Пронзительно кричали зависшие в голубой пустоте крупные, как буревестники, чайки.

А вечером, когда они все вместе сидели у костра, Губатый был готов подписаться под тем, что стал параноиком. У мирно потрескивающего в огне плавника этот случайно пойманный взгляд казался некой шуткой. Неудачной, если подумать, но только шуткой. Совсем не похож был вечерний Ельцов на того, кто обжег Пименова взглядом из-под руки.

Олег от вечернего приступа морской болезни отошел и даже поел с видимым удовольствием. Горячая, янтарного цвета уха с добавлением рюмки водки подействовала на Ельцова, как живая вода на порубленного «в капусту» Ивана-царевича: он раскраснелся лицом, задышал ровно и даже заулыбался, но уже не виновато, а обыкновенно. И от этой самой улыбки Губатый почувствовал себя неловко вдвойне, но все же в безопасности. Ну, не может человек с такой «ботанической» улыбкой оказаться опасным!

— Времени у нас нет, — сказал Пименов, набивая трубку табаком. — Скорее всего, с завтрашнего вечера у нас начнется вечный день пограничника. И, скажу честно, я Куща в работе видел все эти годы, он на моих глазах, можно сказать, рос… По службе, я имею в виду… Он не отвяжется. Можно не надеяться.

Изотова тоже курила, лежа на матрасике у костра, выпуская струи дыма в высокое звездное небо. Ельцов же, опершись на локоть, рассматривал в свете люминесцентного фонаря какие-то бумаги из своей китайской папочки. Со стороны все они втроем напоминали мирных туристов на отдыхе, и если кто-то, а такая вероятность была, рассматривал их со стороны моря в бинокль, то более похожую картинку трудно было бы разыграть намеренно.

— И что будем делать? — спросила Ленка, сбросив пепел на гальку в изголовье. — Прервемся? Изобразим отдыхающих?

— Как вариант, — отозвался Ельцов. — А почему — нет, собственно говоря? Ну, плаваем. Ну, ныряем? Ищем, не ищем… Кто это разберет?

— Кузя, — проговорила Изотова с ленцой, — Вовочка даже внешне на идиота не похож, а уж внутренне… Так поумнее нас с вами будет. Кого ты собираешься обманывать? Просто ныряем, обследуя квадраты? Да даже дебилу будет понятно, что мы что-то ищем!

— Да, Кущенко не дурак, — согласился Губатый, глядя на то, как пламя лижет выбеленный морем кусок дерева. — Он и сегодня приезжал не случайно. Кто-то видел нас. Или с моря, или сверху, с обрыва. — Пименов ткнул мундштуком вверх, туда, где на черном небе рядом с убывающей луной висели крупные, как грецкие орехи, звезды. — Это если смотреть пять минут, кажется, что мы на отдыхе. А если час? Или два? Дальше — слухами земля полнится. Порт — это как коммунальная квартира. В своей комнате пукнешь, а у соседей со стены картина падает. Шила в мешке не утаишь. Вас видели? Видели. Мы ушли неизвестно куда? Ушли. С диспетчерами я на связи — на связи. И с моря нас видно, не со всех точек, конечно, но «Тайна» — это вам не баркас, она у нас дама видная, у берега не притопишь.

— В долю его брать не хочется, — сказал Ельцов.

— А что? Есть куда брать? — осведомился Леха. — Доля — она от ноля ноль и есть. Чем делиться? Надеждами?

— Ну, Пима, — проворковала Изотова и щелчком отправила окурок в темноту. — Надежда иногда дорогого стоит. Надеждой, как раз, можно и поделиться. А вот деньгами… Деньгами я больше делиться не хочу! И так ты «отжал» себе треть. На хера мне такое счастье? Пусть Кущ надеется. От этого нам не холодно, не жарко.