Одесский листок сообщает  - Николай Свечин Страница 22

Полицейские приступили к обыску. В карманах банщика отыскали три кошелька, пустую серебряную визитницу и золотые часы немецкого производства.

– Надо выяснить, кого из колбасников ночью на вокзале обчистили, – заметил надзиратель Жук. – Тут-то Шестопалу и конец.

В витринах ссудной кассы ничего интересного не обнаружилось. Зато в несгораемом шкафу лежало много ценных предметов, часть из которых одесские сыщики сразу же опознали как краденые. Особенно бросалась в глаза бриллиантовая полупарюра ^[49] из ожерелья, броши и серег. Именно такую неделю назад похитили у госпожи Крахмальниковой, жены владельца конфетной фабрики.

Дела приемщиков стали плохи. Увидев, что попались, оба побелели.

– Как звать? – зарычал на них Лыков.

– Лейба Одесский и Лейба Тульчинский.

– Это что, прозвища? Фамилии говори.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, так и в паспорте написано.

– Откуда у вас в шкафу ворованные вещи?

– Сами не знаем.

– Приползли невзначай? Так ведь у них ног нет. Кто-то принес. Кто?

– Нам неведомо, мы люди маленькие, бедные ремесленники.

– Бедные? А откуда у тебя часы за сто рублей? Только не говори, что достались от старика отца, они совсем новые.

– Родственники подарили на пятьдесят лет, всем кагалом собирали.

– Понятно, – вздохнул коллежский советник. – Поехали в управление.

Черкасов, когда увидел полупарюру, готов был расцеловать подчиненных.

– Вот молодцы! А то меня градоначальник в пыль растер, велемши хоть из-под земли…

Лыков подмигнул губернскому секретарю, и тот напустил на себя грозный вид.

– Ну, цуцики, – обратился он к Лейбам, – теперь мы вас накажем по всей строгости закона.

Одесский с Тульчинским окончательно сникли. Лыкова они знать не знали, а вот Черкасов был грозой криминала.

Сделав глубокомысленную паузу, Андрей Яковлевич вкрадчиво добавил:

– А можем и не по всей.

Барыги навострили уши:

– А… что для этого нужно? Чтобы не по всей?

– Об этом вам скажет коллежский советник Лыков. Он служит в Петербурге, в Департаменте полиции. В кармане у него письмо за подписью самого Столыпина. Оно позволяет господину Лыкову много чего, в том числе оказывать снисхождение. Тем, кто заслужил. Итак…

Лыков подхватил с важным видом:

– Господин начальник сыскного отделения верно говорит: только тем, кто заслужил. Ваши грехи тянут на два года арестантских рот. Но можно выскочить и на год. Если поможете в одном вопросе.

– Мы всей душой, ваше высокоблагородие. Бедные ремесленники, совсем бедные… Что за вопрос-то?

– Есть такой Самуил Пружинер, старьевщик с Молдаванки. Знаете его?

– Таки знаем.

– Мне нужно найти его хавиру, где он прячет сторгованное кле.

Барыги переглянулись.

– И все?

– Да.

– А взаправду нам срок на сдюку? Если скажем.

– На любую половину.

Одесский посмотрел на Тульчинского и грустно сказал:

– Ничего сильно страшного, Лейба. А ты что думаешь?

Тот ответил еще грустнее:

– Мне он не родственник. И дважды делал Лейбе манис ^[50], холера на его кишки.

– Значит, таки да?

– Таки да.

Одесский повел плечами и заявил:

– Мы готовы, пишите.

– Валяй.

– Сяма держит хавиру на Запорожской, дом семь. Внизу дом терпимости, так он устроился над ним.

– Мы съездим, убедимся. Если соврали, пеняйте на себя. Если сказали правду, я свое обещание сдержу.

Лыков с Азвестопуло прихватили надзирателя Жука и полетели на Запорожскую улицу. «Пансион без древних языков» нашли быстро. Взяли вышибалу – крепкого дядьку в морских наколках – и отправились искать квартиру блатер-каина. Дворник пытался юлить, но Жук быстро его урезонил.

Тайное убежище Пружинера указали соседи. Надзиратель сбегал за околоточным, дворник с подручным сошли за понятых. Когда взломали дверь и вошли, внутри обнаружили, как выразился Сергей, пещеру Аладдина средней руки. Вещи, среди которых оказалось много мехов и смушки, пришлось отвозить в сыскное отделение на извозчике. Золотых и серебряных изделий набрали целый чемодан. Лыкова особенно заинтересовали пачки ломбардных квитанций. Они были из разных касс и на разные имена. Видимо, блатер-каин имел целую команду подставных заемщиков.

Пружинера вторично арестовали и доставили на Преображенскую. Увидев свои сокровища, разложенные по столам, барыга сразу сник. У него словно вышел завод. На подкашивающихся ногах он подошел к стулу, со вздохом опустился на него и закрыл голову руками.

Старьевщик просидел так минуты три, потом выпрямился и сказал:

– Спрашивайте.