Проходные дворы - Эдуард Хруцкий Страница 22

Поэтому-то Белецкий и поручил задержать его не начальнику Московской сыскной полиции Карлу Петровичу Маршалку, а гению политического сыска и интриг полковнику Мартынову.

Московская охранка взяла Буланина, он был предан суду, лишен всех званий и привилегий и отправлен рядовым на фронт, где и сгинул в сырых окопах под Ригой. Сгубил бывшего штабс-капитана бриллиантовый дым.

* * *

В 1957 году я уволился из армии. Москва, как ни странно, очень изменилась за то время, что я ее не видел. Куда-то подевались многие мои веселые друзья, и вечерний променад по улице Горького стал не таким притягательным, а может быть, мы просто повзрослели. Трудно сказать.

Но с удивительным постоянством по московскому Бродвею продолжали гулять деловые — магазинщики, бойцы службы быта, комиссионщики. Их дамы по-прежнему удивляли прохожих роскошными шубами и россыпью бриллиантов.

Драгоценные камни считались в столице лучшим вложением капитала.

Однажды ко мне пришел приятель, которого я знал еще со школьных времен.

— Помоги мне в одном деликатном деле.

— В каком?

— Понимаешь, я женился, живем мы с родителями жены в маленькой квартире, а тут кооператив замечательный в центре подвернулся, но нужно внести все деньги сразу.

— Тебе нужны деньги?

— Нет. Деньги у меня будут, но для этого надо продать одну вещь.

Он вынул из кармана мешочек, в котором во время войны мы носили в школу чернильницы-непроливайки (это был именно тот мешочек, на нем еще оставались ржавые следы чернил того времени), и достал из него широкий золотой браслет, усыпанный камнями.

Он положил его на стол, и моя скромная комната в здоровой коммуналке на улице Москвина преобразилась, словно светом каким-то наполнилась.

— Откуда у тебя эта красота? — спросил я.

— Бабушка разрешила продать. Я пошел в комиссионку, но там за нее дают немного, и знакомые нашли мне купца.

— Понятно. Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой и проследил, чтобы тебя не кинули.

— Именно.

— Хорошо. Только вещь дорогая, за нее вполне могут башку пробить. Я возьму с собой еще одного корешка.

Я позвонил своему коллеге по спорту, прекрасному боксеру Андрюше Родионову, и мы втроем отправились на встречу с перекупщиком.

Встретились мы с купцом зимним вечером на улице Неждановой. Я узнал его: десятки, сотни раз видел его на улице Горького. Высокий красивый блондин с лицом виконта из западных фильмов и, сразу видно, физически сильный. Он был всегда дорого и строго одет, ходил один, иногда останавливался поболтать со знакомыми. Знающие люди говорили мне, что этот человек «ходит по камушкам» и кличка у него «Женя Юрист».

Женя Юрист посмотрел на нас, узнал, конечно, и усмехнулся.

— Вы что, Витя, — обратился он к моему товарищу, — всю сборную по боксу привели?

Мы с Родионовым многозначительно усмехнулись.

— Ну что ж, — сказал мне купец, — вы знаете меня, а я знаю вас, так что возможность кинуть минимальна. Пойдемте.

Мы свернули под арку, вошли в подъезд, спустились в полуподвал и попали в коридор большой коммунальной квартиры.

Здесь было пьяно и шумно. В одной из комнат рыдал аккордеон: гулялась свадьба, как я понял, молодого флотского лейтенанта.

Женя Юрист подошел к двери одной из комнат, открыл, и мы оказались в маленьком тесном помещении.

У окна стоял колченогий канцелярский письменный стол, рядом — платяной шкаф, ровесник первой пятилетки, и три венских стула.

Четверо здоровых мужиков с трудом умещались в этой конуре.

— Тесновато? — усмехнулся Женя Юрист.

— Ничего, — находчиво ответил мой друг Андрюша, — в тесноте, но не в Бутырке.

— И то верно. Где вещь?

Виктор достал заветный мешочек и вынул браслет.

Купец сел за колченогий столик, зажег настольную лампу, достал лупу и долго рассматривал браслет.

— Да, та самая вещь.

Потом посмотрел на нас с Андрюшей, втиснувшихся между окном и столом, и спросил:

— А если бы я…

— Не надо было бы этого делать, — широко улыбнулся полутяж Андрюша.

— Я так и понял.

Он подошел к шкафу, открыл его, и мы с изумлением увидели, что он совершенно пуст. Там лежал только сверток, завернутый в газету.

— Считайте.

Я прозвал этого человека Ключником. С удивительной точностью он появлялся на улице Горького около полуночи и заканчивал свою прогулку с рассветом. Он словно открывал на ночь и закрывал под утро московский Бродвей.

Женя Юрист оказался человеком непростым — прямым потомком старинного польского королевского рода. У него была одна из самых звучных восточно-европейских фамилий. Чем он занимался в свободное от фарцовки время — не знал никто. Как-то он говорил, что работает художником-шрифтовиком, потом вдруг стал сценаристом на студии научно-популярных фильмов. Правда, ни одной картины, поставленной по его сценарию, я не видел. Но он был весьма информированный человек в отношении подпольной торговли «розочками».

Однажды днем мы обедали с ним в ресторане «Астория». По дневному времени зал был практически пуст, скучающие официанты сидели в углу за служебным столиком. И вдруг они встрепенулись, словно кавалерийские кони, услышавшие звук трубы.

В зал вошел, опираясь на дорогую трость с затейливой ручкой, высокий и весьма немолодой человек, в прекрасно сшитом, песочного цвета костюме.

Оглядевшись, царственно кивнул моему спутнику. Манерами он напоминал провинциального актера, играющего короля на сцене Кимрского театра.

— Он что, из треста ресторанов?

— Нет, — усмехнулся Женя, — он просто заряжает половых на всю шоколадку. Знаешь, кто это такой?

— Нет.

— Он когда-то держал весь бриллиантовый бизнес.

— А сейчас?

— В авторитете, но от дел отошел. Дает советы за большие деньги. Зовут его Леонид Миронович, крутой делец, он свое дело начал с блокадного Ленинграда.

* * *

Конечно, у Леонида Мироновича была бронь. Зелененькая бумажка, на которой было написано, что предъявитель ее освобождается от военной службы как незаменимый специалист. Леонид Миронович работал в Москонцерте администратором и по роду службы бронировал известных артистов. Естественно, в список знаменитых теноров, чтецов и представителей оригинальных жанров ему ничего не стоило вписать свою фамилию, тем более что начальство высоко ценило его за пробивные способности и возможность в то не очень сытое время доставать продукты и выпивку.

Несколько раз с концертными ансамблями на самолетах он летал в блокадный Ленинград. В городе, где люди гибли от голода, он выменивал на хлеб, консервы и комбижир драгоценные камни. Но это была никому не ведомая сторона гастрольной деятельности, а официальная проходила на самом высоком уровне и заслуживала всевозможных поощрений.