Бега - Иоанна Хмелевская Страница 22

— У меня наклонностей к детоубийству нет. Мне только одно дико интересно, как вы это так устроите, чтобы на ребёнка никто внимания не обратил.

— Ну, это я вам могу сказать. Тут уже ждёт мой человек, он похож на кого угодно, только не на полицейского, у него с собой бутылки, которые надо сдать, а мальчика он попросит помочь. Если это не получится, я кого-нибудь подошлю с чем-нибудь другим, в крайнем случае, устроим что-нибудь вроде опроса всех сотрудников школы и детей. Никто и не сориентируется, который из детей был нам нужен, разве что сопляк сам расхвастается, Я покачала головой.

— Не расхвастается. Как я поняла, он был так перепуган, что у него аж орган речи окаменеть должен. Эти здешние детишки вообще много знают, не могут не знать, они же живут в этой атмосфере, среди этих событий. И никому пока ничего не рассказали.

— Я с вами попрощаюсь, простите, у меня много работы. Я же должен с этим моим человеком как-нибудь незаметно связаться…

Продолжение я посмотрела издалека. Небритый алкаш со здоровенным мешком и коляской без одного колёсика выронил свой драгоценный груз как раз в тот момент, когда мальчуган пробегал мимо. Тот остановился, засмотревшись на сценку и неловкость пьянюги. Помогать он стал с энтузиазмом, а потом они вместе отправились к пункту приёма стеклотары.

В полицейском участке я подписала показания, которые касались исключительно моей находки в барбарисе. Никаких дополнительных сведений от меня не потребовали, что меня даже немного удивило.

— Думай логически, — потребовал вечером мой личный полицейский. — Практические сведения они получат из самых непосредственных источников, а что касается сплетён, лучше, чтобы это исходило не от тебя. И так ты с этим мальчуганом прокололась.

— Никто не убьёт меня за то, что я видела перепуганного ребёнка! — решительно запротестовала я. — Но я отдала бы все, что имею, — хорошо, что этого так немного! — за показания Глебовского. Что эта падаль могла сказать?

— Тренер покойного, да?

— И не только. Сообщник и информатор лысой макаки. Нет, мне мало было бы только услышать его показания, я бы ему задала пару вопросиков! Головой ручаюсь, что тот, кто вёл допрос, упустил пару самых важных вещей!

— О его показаниях я кое-что знаю. А что должно было быть самым важным?

Я была убеждена, что они с огромным удовольствием используют связь Януша со мной для того, чтобы держать руку на пульсе. Без официальных вызовов и тому подобных штучек они все время могут быть в курсе закулисных беговых сплетён. А в обмен можно швырнуть мне жалкие крохи тайн и открытий следствия. Вся моя надежда была на то, что они уверены в моей тупости. Тогда они скажут слишком много, а остальное я сама вычислю. Любопытство терзало меня, как стадо пиявок.

— И что показал этот Глебовский? — спросила я с нетерпением.

— Насчёт убийства Дерчика он ничегошеньки не знает. Раньше Дерчик работал у него временами, а в последние три года постоянно, жокеем конюшни…

Я перебила:

— Эти договоры существуют даже в письменном виде, ничего другого он и не мог сказать. Я бы хотела знать, прозвучал ли вопрос о том, какого черта он держал у себя Дерчика в качестве жокея конюшни?

— Разумеется, прозвучал. Потому что Дерчик был очень трудолюбивым.

— Господи Иисусе! А то, что он в седле сидел, как кот на заборе, и ездил, как паралитик, ему не мешало вовсе?

— А на этот счёт Глебовский придерживается другого мнения. Нормально он ездил, может быть, без особого таланта, но — как любой другой. Полпротокола забито причитаниями, что нет хороших лошадей, ну как-де мог Дерчик выигрывать, если не на чем! Третий год Глебовский удачи не видит, одни клячи ему достаются и по распределению, и по жребию…

— И никто ему не показал программку? Никто не спросил, с каких это пор Джубар — кляча, Сессия, кобыла класса дерби, Чертовка, Пилигрим… Остальные-то, конечно, третья группа, если даже не четвёртая, но эти?! Никто не спросил, обратил ли он внимание, что происходит, когда на его лошади вместо Дерчика едет Куявский, Гоморек или даже какой-то любитель поспособнее…

— Ну нет, так подробно его пока никто не расспрашивал.

— Так я о чем и говорю! Меня надо было привлечь! Или взять допрашивающим кого-нибудь из играющих на бегах, только не самых азартных!

— Ну, это можно сделать, ничего ещё не потеряно. Можно спросить его в любой момент. А каких лошадей ты называла, ну те, что получше? Повтори ещё раз, я на всякий случай запишу.

— Я тебе их покажу, — твёрдо сказала я и вытащила беговые материалы.

В первой программке помещались все сведения о конюшнях, там были названы имена, класс и возраст лошадей, которых тренировал Глебовский. Потом я обратилась к своей личной статистике. Показала ему карьеру каждой из лошадей по очереди, нашла программки, рассказала, с какими соперниками эти лошади бегали. Я сама удивилась, насколько ясно вырисовывается из этого вся ситуация, самый последний дувдук сориентировался бы, что Глебовский врёт как сивый мерин и не качество лошадей влияет на его результаты, а качество езды. Дерчик светился, как светофор, собственной бездарностью!

— Я могла бы тебе показать его заезды ещё четырех и пятилетней давности в других конюшнях, у меня программки целы. Но они лежат в подвале, я их вынесла в прошлом году, потому как этой макулатуры слишком уж много накопилось. Более старые пропали, поменяла их на туалетную бумагу в эпоху ошибок и искажений политического курса, но это дли нас и не имеет значения, потому что Дерчик тогда ездил во Вроцлаве.

— Одолжишь?

— Которые?

— Да все. Они могут нам очень помочь…

— Программы ладно, я и так вам часть отдала, а вот остальное — никак. Я ими пользуюсь три дня, в неделю. Сделай ксерокопии.

— Но ведь не силой воли ксерокопии делать-то?! Я переборола сомнения и согласилась одолжить на два часа материалы, но при условии, что мне рас-, скажут о следствии побольше. Пусть хоть скажет, что они сейчас делают!

— Сейчас главным образом проводим допросы разных людей. Врут так, что скулы сводит. Ни один жокей никогда в жизни не придержал лошадки, ни один ни от кого ни гроша не взял, ни один тренер ничего подозрительного не заметил, ни один игрок не получал намёков насчёт финиша ни от кого из сотрудников. Не знаю, отдаёшь ли ты себе отчёт, что доказать ничего никому не удастся. Мы не нажимаем, пока не соберём достаточных материалов.

— Надо за ними следить, — энергично приказала я, потому что по ходу рассказа я тоже кое о чем думала и выводы у меня появились.

— За кем надо следить? — заинтересовался Януш. — За жокеями. То есть за теми, кто ездит. За некоторыми. Если уж они получают какие-то деньги за то, чтобы придерживали лошадку, это происходит в определённой форме. Никто же не приходит в конюшню и не тычет жокеям в паддоке пачку денег в нос. Вообще на территории ипподрома с этим трудно. Уговариваться о встрече они могут и по телефону, хотя я сомневаюсь, а плату пересылать по почте.