Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев Страница 22

Капитан пальцем показал на старшину и поманил к себе. Вместе с Зотовым к капитану подобрался Жох и стукнул себя в грудь, потом показал на дверь, потом прошептал:

— Да чтоб я какую-то крестьянскую хату не взломал.

Жох прочухал ситуацию — командир собирается выжидать до утра. А торчать где-то, но не в теплом доме, не катило совсем. К тому времени можно отморозить не только желание схватиться с врагом.

Командир посмотрел на Жоха, потом на дверь, задумался.

— Сможешь тихо? — спросил одними губами Шепелев.

Вор сделал жест и помог гримасой — «ну, обижаешь, капитан!» Капитан мотнул головой в сторону двери, действуй, мол, фартовый.

Леонид по прозвищу Жох первым делом снял лыжи, оставил их у крыльца. По деревянным, очищенным от снега ступеням поднимался сторожко, держась за перила. Не дай бог заскрипят под валенками. Оказавшись на крыльце, Жох скинул масхалат и полушубок, бросил их на перила, оставшись в фуфайке. Снял с правой руки «трехпалку» и надавил пальцем на дверь. Давил он осторожно, усиливая нажим постепенно, пока не почувствовал, что дверь дальше не поддается. Несильно потолкал ее туда-обратно, во что-то вслушиваясь. Потом оглянулся, поискал взглядом капитана, убедился, что тот на него смотрит, и изобразил руками колку дров. Потом Жох изобразил, как ему показалось, довольно удачно деревянный чурбан, который нужен ему, чтобы дотянуться до верха дверного проема. Удачно или неудачно, но капитан его понял.

Посланный Шепелевым лыжник Ильинский скоро прикатил по снегу плаху, на которой хозяин колол дрова. Ее установили, бережно опустив, на крыльце перед дверью. Леонид достал из кармана выкидуху, с которой никогда не расставался дольше, чем на ночь.

Дверь была очень старой, сделанной из гладко струганных досок. Зазор между дверью и косяком закрывала набитая снаружи длинная, протянувшаяся сверху донизу, и широкая рейка. На ней Жох стал выискивать гвозди, которыми ее прибивали к краю дверного проема. Он нашел все втопленные шляпки и отметил их расположение, сделав напротив них по краю рейки надрезы.

После чего Жох стал делать то, что больше всего со стороны напоминало пробег пальцев баяниста по клавишам инструмента. Его рука с поблескивающим в ладони лезвием ножа летала по рейке снизу вверх и сверху вниз, для чего Леониду приходилось без конца сходить с деревянной плахи и снова вставать на нее. Подцепляя рейку лезвием то с одной стороны, то с другой, он отжимал ее от косяка. Леонид проделывал это в сумасшедшем темпе, завораживая тех, кто следил за ним снизу. И умудрялся не оступаться и отжимать рейку без скрипа.

Глядя с первой ступени крыльца на эдакие чудеса ловкости, старшина кряхтел и покачивал головой. А еще поеживался — стоять без движения на таком морозе неприятно и чревато.

А Жох не мерз. Он был слишком увлечен, чтобы мерзнуть. Наконец гвозди покинули углубления, и отсоединенная рейка оказалась в руке Леонида. Но отодрать тонкую деревянную доску, закрывавшую зазор между косяком и дверью, было еще полдела. Перегнувшись через перила, Жох воткнул ненужную рейку в снег и вернулся к дверному проему. Плаху отодвинул в сторону — тоже уже не нужна.

Леня резко повернулся к двери боком и предостерегающе вскинул руку. Потому что внутри дома впервые послышалось какое-то шевеление. Шарканье и стук. Хлопнула дверь, совсем близко. В сенях, за дверью, к которой почти прислонился ухом Леонид, раздались шаги. Потом раздался грохот, что-то пробубнили, а после зажурчала струя, ударявшая в стенки металлической емкости, наверное, ведра. Потом снова стукнула дверь, удаляющиеся шаги затихли в доме.

После чего Жох продолжил борьбу с крестьянской дверью. Борьба проходила на узком участке. В зазоре между дверью и косяком в том мест, где лезвие ножа нащупало щеколду. Щеколда на крестьянской двери могла быть двух видов: или заходящая в открытые скобы сверху или, что хуже, задвигаемая в цельные скобы сбоку. У хуторянина стояла та, что хуже отодвигается ножом снаружи. Но отодвигается. И Леонид заводил лезвие выкидухи в щель, нажимал сверху на металлическую полосу и проталкивал ее миллиметр за миллиметром. Спасибо хуторянину — не забывал смазывать свой запорный механизм.

Снизу смотрели на него со злостью «ну, сколько можно возиться» (злость возрастала, когда боец-доброволец бросал работу и грел руки под фуфайкой — «да давай быстрее, потом согреешься»), но и с надеждой — «все-таки бросил бы он, наверное, ковыряться, каб дело было совсем дохлое».

Прикинув, что полоса дошла до края скобы, Жох щелкнул пальцами — готовьтесь, ясны соколы!

Что там было готовиться. Все сидели на нижних ступеньках с оружием наизготовку. Оставалось разве перед тем, как ворваться в дом, снять полушубки и скинуть рукавицы и перчатки, без которых вести стрельбу и действовать ножом или штыком как ножом гораздо удобней. И когда после повторного щелчка пальцами дверь пошла внутрь, открывая вход в дом, отряд уже взбегал по ступеням. Проскальзывая мимо Жоха в дом, старшина вложил ему в руки его винтовку. Леонид просочился в дом последним. А сержант Лев Коган согласно приказу остался на крыльце…