Проклятая повесть - Михаил Анохин Страница 22

Кстати говоря, поглощением эмоций в этой теории объясняются факты некоторых заболеваний – таких, например, как язва желудка. Однако есть «люди-зеркала», которые отражают от себя весь эмоциональный поток. Утверждается, что бывают такие «люди-зеркала», которые за счет собственной энергетики усиливают эти отраженные эмоции.

Лялькин много чего не договаривал профессору, много чего утаивал, и утаивал самое существенное – такое, во что сам мало верил. Слушая рассказ об Адамове, он с затаенной ревностью думал:

– Неужто время пришло? Неужели это они…

– А вы, как считаете? – Битюгин, непроизвольно потирая тыльную часть правой руки.

– Как курьез. Ваш рассказ, профессор, об Адамове заставил меня припомнить когда-то прочитанное.

– Но вы же представитель той, самой древней науки, которая «все объясняет»? Вот и объясните…

– Посвященным, профессор, посвященным! Однако же я уже и так злоупотребил вашим временем.

Лялькин встал и сделал вид, что собрался уходить, но остановился на полпути.

– Сказать по правде, я напросился к вам с чисто утилитарной целью и прошу великодушно извинить меня. Павел Сергеевич Колотушкин сказал, что вы хорошо знакомы с настоятелем храма Иоанна Воина отцом Василием.

Битюгин промолчал, замкнулся. Вспыхнувшая вначале настороженность не прошла – напротив, после упоминания его исповедника, благочинного отца Василия, она усилилась. Причина этой настороженности ускользала от Битюгина. С одной стороны, ему было интересно слушать этого, неглупого человека, а с другой давила нарастающая тревога, словно он перешагнул ограждение, несмотря на табличку с надписью: «Стой! Заминировано!».

– Мне известно, – продолжал Лялькин – что священник этой церкови ищет мощи святого – Томского. Простите, Вы, наверное, не в курсе дела. Есть предание, что в районе деревни Осиновое Плесо, что в Новокузнецком районе, на одном из островков, в болотистой местности, жили два схимонаха и среди них юноша, Петр. Он, как гласит предание, скончался в начале двадцатых годов и похоронен на том островке. Православная церковь считает его святым. Долг православного человека – найти святые мощи Петра и вернуть их в лоно церкови.

Сведения о месте захоронения крайне противоречивы, и, как вы понимаете, обмен информацией, поиск новой – едва ли не решающий фактор в этом деле.

Лялькин вопросительно посмотрел на Битюгина, и на мгновение, Лев Петрович столкнулся с колючим и холодным, как у гадюки, взглядом Лялькина.

Битюгин уже пожалел, что принял этого человека, и оттого дальнейший разговор пошел сухо.

– И отец Василий имеет такую информацию? – спросил Битюгин, пересиливая в себе отвращение к собеседнику.

– Да, – Лялькин заволновался и уже пожалел, что сказал Битюгину больше, чем хотел вначале.

– Я не понял свою роль? – посуровел Лев Петрович. – Почему бы Вам прямо не прийти к священнику и не объединить ваши усилия?

Лялькин предчувствовал такой вопрос: он не добавлял ему оптимизма.

– Понимаете… Как бы сказать… Тут чисто человеческий фактор… Соперничество что ли…

Геннадий Петрович засуетился:

– Простите, что отнял столько времени… Вы, конечно, правы… Я так и поступлю… Еще раз простите за беспокойство…

Когда за Лялькиным захлопнулась дверь, Битюгин посмотрел на тыльную часть своей ладони: в центре её расплывалось белое пятно, какое бывает у чувствительных людей от укуса комара. Зудело нещадно. Битюгин пошел в процедурный кабинет, там была Наташа Дягилева.

– Голубушка, поищи, пожалуйста, какую-нибудь рассасывающую мазь, «бом-бенг», что ли…

– Что случилось, Лев Петрович? – Спросила Наташа, открывая аптечный шкаф.

– Пустяк, комар наверное укусил, а реакция на укус оказалось сильной. Зуд вскоре прошел, но пятно величиной с копеечную монету осталось, потемнело и стало отвердевать. Дня через три появились все признаки ороговения кожи.

III

В воскресное утро августа Наташа Дягилева шла в храм в смятенных чувствах, и причиной тому было давно ожидаемое ею предложение Трунова. Вчера, на дежурстве он сказал ей: «Наташа, тебе предложение «руки и сердца» сделать как описывают в рыцарских романах – на коленях и с цветком розы в руках?» – Он держал руки за спиной, а в глазах прыгали иронические искорки. Как выяснилось, за спиной он держал три ярко-алые розы: одну большую – полностью распустившуюся, вторую – полураскрытую, а третья сжалась, словно от страха, в тугой бутон.

Вот точно так же сжалось сердце Наташи под ироническим взглядом Семена Валентиновича.

Тогда она не сказала ему ничего определенного, и причиной тому стала её вера в Господа, неспособность открыть перед будущим супругом свое сердце. Она шла в храм, чтобы там получить ответ, или хотя бы намек, подсказку как поступить?

Букет роз, поставленный в трехлитровую банку, стоял перед её взором и даже малюсенькая капелька крови от прокола шипом розы на указательном пальце Семена, не ускользнула от Наташи.

Богослужение уже началось, и Наташа медленно обходила знакомые ей иконы, крестясь и тихо творя молитвы. Особенно долго стояла она перед образом Девы Марии с ребенком Христом на руках. Обычное состояние молитвенного сосредоточения и покоя, которые она испытывала в храме, на этот раз не случилось, мысли то и дело возвращались к Трунову, и, странным образом, все время в глазах стояла эта крошечная капля кровь на его пальце.

Службу вел молодой священник, с по юношески опушенной редкой бороденкой, и потому, остояв утреннюю службу, Наташа не решилась посоветоваться с ним по поводу своего состояния. По дороге домой сама мысль о том, что священник может ей что-нибудь посоветовать в таком деле, показалась нелепой, и она решила сама позвонить Трунову и все ему рассказать.

«Пусть он смеется надо мной, сколько ему влезет, но это расставит все точки над «I» в наших отношениях», – подумала Наташа, входя в квартиру.

Наташа жила с отцом, но тот так обставил свои отношения с дочерью еще с ранних лет, что никогда не обращался к ней с вопросами типа: «Что с тобой?» и «Как у тебя дела»? Он охотно разговаривал с женой и с единственной дочерью только тогда, когда они сами обращались к нему.

Отец, как она себя помнит, был погружен в собственный мир, в который никого не посвящал и не допускал. Был немногословен, замкнут, даже угрюм. По специальности он был историк и все время проводил за чтением книг и журналов. Всю свою небогатую пенсию он тратил на эти журналы и книги. В еде был неприхотлив. Наташе казалось, что если бы она не напоминала ему о еде, то он бы заморил себя с голоду.

Вот и сейчас, собрав в кухне на стол, Наташа заглянула к отцу в его кабинет-спальню.

– Папа, пойдем пообедаем.

Отец поглядел на дочь своим обычным, отсутствующим взглядом, сразу не поняв о чем речь.

– Я говорю: пойдем пообедаем. – повторила Наташа.